возникла снова. Острая мордочка, уши, короткие лапы. Иллюзия была почти полной. В полумраке казалось, на постели лежит реальная собака и смотрит на меня.
Я вернул взгляд на кровать. Это было хуже, чем я ожидал. Теперь и Эдна знала о моём приближении; её сторожевая магия, которой был помечен дом, давала ей возможность чувствовать меня, через призрачную фальшивую собаку.
Я отступил за порог и закрыл дверь. Возможно, кто-то ещё после меня увидит в измятой постели очертания зверя. Может, об этом доме после сочинят пару историй; а то и вовсе забросят: вещи и их уклад, созданные людьми, не часто выдерживают прикосновение магии.
Ну разве что мосты, починяемые троллями.
Я сел в седло и гнал безостановочно до самого заката.
На закате под копытом коня сломалась очередная палка, и я увидел, что она сине-зелёная на сломе. Такой цвет приобретало дерево, которым ведьмы мешали своё ночное зелье. Я придержал коня, принюхался. Тянуло дымком. Я снова резко тронул Людоеда, и мы понеслись сквозь сумерки прочь. Над головой алело небо.
Когда высыпали первые звёзды, и мир стал ждать прихода луны, лес наконец отодвинулся от дороги, и я выехал на маленький хутор.
Обрамлённый лесом луг оживлял сад из старых яблонь, два дома, один из которых заброшенный, и какие-то постройки за крепкой изгородью. Пахло маттиолами, сиреневыми, как небо надо мной.
Ну что ж. Хутор так хутор. Да и хутор как хутор. Только сухое дерево над зарослями бузины чуть-чуть портило впечатление под вечер. Так и просился на него ворон — в контражуре, против луны. Впрочем, она ещё не всходила.
Может быть, именно здесь я и встречу Эдну, и всех её собак, которые, конечно, будут мешать мне делать то, что я всё равно сделаю.
А может, и не встречу. Может, она и была здесь, да ушла.
Я остановил коня у ворот и спрыгнул наземь.
Я не слышал ни одной собаки. Либо их здесь не держали, либо псы были молчаливые; либо же весь хутор был брошен — света в окнах я тоже что-то не видел.
Я постучал костяшками пальцев по дереву калитки. И — да, где-то полминуты спустя зажглись свечами окна, и кто-то вышел на крыльцо.
Хорошо бы тут заночевать, ощущая сладкую усталость, подумал я; и, отстегнув от седла меч, перепоясался им. Так-то оно лучше.
Открыл мне мужик, невысокий и коренастый. Не побоялся, даже не спросил, кто там. Просто отодвинул скрипнувший железом засов с той стороны и открыл калитку.
— Ты кто, человече? — спросил он — не враждебно, но и без заметного дружелюбия. Ростом он был заметно ниже меня, но с крепкой шеей и длинными узловатыми руками. Лицо его было вытянуто вперёд, челюсть, считай, выдавалась за пределы носа. Мужик был мохнат. Опасным он не выглядел.
— Вообще-то, — сказал я, разводя руками, — путник решившийся спросить ночлега. А на чей вопрос я имею честь отвечать?
— Я Ллойд; — без лишних церемоний ответил мужик, пожимая мне руку. — А тебя как звать?
Я назвался одним из тех имён, которые не носил. Людоед в темноте тихонько заржал, протестуя.
— Ну что ж, входи; — сказал мужик, сторонясь. — Ночью здесь небезопасно.
Я не стал уточнять, по мою ли сторону ворот это «здесь» или по его, и вошёл, ведя Людоеда в поводу.
— Давай отведу коня на ночлег; — сказал Ллойд, зажигая огнивом масляный светильник на столбике у крыльца. Я передал ему поводья, и Людоед не протестовал.
— Как зовут? — деловито осведомился хозяин, похлопывая его по чёрной лоснящейся шее.
Я не стал лгать.
— Так стало быть… — Ллойд помолчал, глядя в небо, где горели уже редкие холодные звёзды. — Это ведь не просто конь, да? Это бламантский зверь?
— Верно; — ответил я. — Имею счастье им владеть. Не бойся, раз он тебе дался, то не ослушается. Без подобающей причины, конечно; — добавил я, помолчав.
— Угу.
Ллойд почесал затылок. В свете огня я увидел, что руки у него тоже сплошь волосатые.
— Ладно, разберёмся; сейчас Уму позову, пусть тебя примет; а тут и ужин поспеет.
Я кивнул. Ужин — это хорошо. Ужин и отдых.
Ужин, работа, а потом, если получится, отдых. Ведь мне предстояло ещё задавать вопросы.
— Только вот ещё что… — Ллойд замялся; видно, смущаясь того вопроса, что хотел мне задать.
Я не стал ему помогать.
— М-м-м… Ты бы меч не мог снять? Если на тебе нет обета носящего оружие… В общем, мы ж не на войне.
Я засмеялся.
— Нет, Ллойд, любой обет, по-моему, глупость несусветная. Давай я повешу свой меч на седло, откуда я, по правде, его и снял, прежде чем постучать в ворота.
Я отстегнул меч и повесил его обратно на Людоеда.
Так-то оно хуже, но ничего не поделаешь. Всё же лучше, чем если бы Ллойд уволок его куда-нибудь в комору.
Я потрогал шнурок на шее, уходящий за ворот.
Ума вышла на крыльцо. Это была невысокая, хрупкая женщина средних лет, с некрасивыми мышасто-серыми волосами с отдельными русыми прядями; в простом песочного цвета платье.
— Здравствуйте; — сказал я.
— Ума, покормим гостя? — спросил Ллойд из-за моей спины. — Парень припозднился.
— Да почему же нет; — Ума улыбнулась, показав ровные крепкие зубы. — Ты недолго, ладно? Всё уже готово.
— Ну само собой. — Ллойд взял коня за повод и повёл вглубь двора, а я вслед за его женою вошёл в дом.
Думал я о том, что мне надо было бы проехать этот хутор.
В доме было по-своему уютно; ошкуренные стволы сосен, из которых строились стены, были украшены вязаными шерстяными ковриками, висевшими в простенках. Шерсть была плохонькая, может, даже волчья, но всё равно мне нравилось. Стол был старый, тёмный, порезанный ножами и словно обгрызенный по краям; табуреты же белели свежим деревом, новой тесниной также красовались рамы в окнах.
Дверь в соседнюю, следующую комнату, была занавешена затейливой шторой из нанизанных на верёвки тонких деревянных кругляшей. В комнате горело две хороших масляных лампы — на печи и на столе. Было светло и тепло. Слегка пахло псиной — может, шерсть, из которой плели коврики, была собачья.
У стола хлопотала девчушка лет тринадцати, похожая на маму. При виде меня она чуть оробела, но поздоровалась.
— Кейли, это… наш гость; — сказала Ума. Я вспомнил, что не представился ей, и снова назвал не своё имя.
— Это моя дочь Кейли; — сказала она в ответ.
— Очень приятно, миледи. — Я наклонил голову.
— Давайте-ка ваш
