Геракл сначала слушал болтовню Иолая вполне добродушно, лишь иногда сопровождая ее ехидными замечаниями.
Однако к концу дня она стала ему понемногу надоедать.
Энергии Иолая хватило бы на десять человек, да что там — даже на два десятка, и выдерживать его напор было утомительней, чем карабкаться на скалы или переправляться через реку, набитую льдинами. Так было все годы их дружбы, и когда Иолай принялся читать лекцию о различных аспектах красоты, которые им придется учитывать, Геракл был вынужден признать, что энтузиазм приятеля заразителен.
Тем более что он все же засиделся в доме матери.
А тут им предстояло провести несколько дней у моря, посидеть на одном, а то и на нескольких пирах, наслаждаться приятным обществом и пить хорошее вино… Глупо отказываться от такого. К тому же строить стену уже успело ему надоесть.
Если Гера и впрямь что-то задумала, то теперь он окажется вдали от Алкмены, и мать не пострадает.
— Собеседования, — сказал Иолай.
Геракл нахмурился:
— Какие еще собеседования?
Иолай подтолкнул его локтем.
— Следи за ходом моих мыслей, Геракл. Я пытаюсь тебя просвещать. Собеседования с девушками, конечно. Не кажется ли тебе, что нам будет полезно побеседовать с каждой из них? Чтобы выяснить, достойны ли они такой чести.
— Я…
— Ну да, так мы с тобой и сделаем. Например, мы можем обедать с каждой из них поочередно. За счет устроителей, разумеется. Чтобы удостовериться, что они понимают серьезность своего положения. Ведь не хотим же мы опозорить добрых жителей Фемона, выбрав для них недостойную царицу лета, верно?
— Не то слово. — Геракл посмотрел на щетинистый склон холма слева от них, понадеявшись, что его спасет от этих нудных разговоров неожиданный, но не слишком опасный обвал, оползень либо что-то в этом роде.
— Это очень важно, Геракл, чтобы мы не торопились с выбором и все тщательно взвесили.
— Ну разумеется. — Справа от них местность плавно понижалась и переходила в ровные луга. Быть может, там, в высокой траве, скрывается целое войско, готовое напасть на ничего не подозревающих путников.
— Впрочем, в меня может влюбиться какая-нибудь тамошняя красавица, а оно мне надо? Хлопот не оберешься…
Геракл поднял глаза к небу. Хоть бы молния ударила в них, что ли!
— Если в меня влюбятся две красавицы, я буду, пожалуй, польщен.
— Еще бы.
— А если три — я призадумаюсь. Но наверняка справлюсь. Тут нет ничего невозможного.
— Верно.
Иолай с досадой посмотрел на приятеля:
— Да ты меня совсем не слушаешь! Еще друг называется!
Геракл кротко улыбнулся.
— Прости, Иолай. — Он развел руками. — Я просто слишком залюбовался этим пейзажем и радуюсь нашему путешествию, вот и все.
— Ладно. Все путем. Предоставь все мне. Я позабочусь о нас обоих.
— Хорошо.
Некоторое время они шли молча. Потом Иолай остановился. Немного обогнавший его Геракл повернул голову.
— Как ты считаешь, я нормально одет?
На Иолае были, как обычно, тяжелые кожаные нагрудники до бедер, напоминавшие безрукавку, простая туника, поножи, короткие кожаные сапоги и меч.
— По-моему, вполне.
— А я в этом не уверен. — Иолай похлопал рукой по плечу, и из подложенной под нагрудники мягкой подушечки полетела пыль. — Может, они ожидают чего-то более… ну, не знаю, элегантного, что ли. — Он нахмурился. — Понимаешь, что я имею в виду? Плащ, хламиду и все такое. Как одеваются судьи.
— Мы ведь не такие судьи, Иолай, — напомнил ему Геракл.
— И все-таки я не думаю, что мы… эй!
Геракл схватил приятеля за руку и сильно рванул на себя, едва не сбив с ног, а потом потащил за собой по дороге.
— Мы путешествуем, дружище. Причем путешествуем пешком. Поэтому все уже пропылились и покрылись грязью. Обычное дело. Когда мы придем в Фемон, мы приведем себя в порядок, вымоемся, почистим одежду, и все будет нормально.
Его тон не оставлял места для возражений, и Иолай, к облегчению Геракла, не стал упрямиться и больше не донимал его разговорами об одежде. Однако он еще долго бормотал что-то себе под нос, оглядывал себя и качал головой. А один раз, когда они расположились на ночлег, Геракл услышал, как его приятель что-то промямлил про портного.
В ту ночь не было ни снов, ни щекочущего предчувствия опасности.
И все-таки Гераклу, несмотря на приятную усталость после долгой ходьбы, никак не удавалось заснуть.
И дело крылось не столько в том самом подвохе, который — а он в этом не сомневался — стоял за приглашением быть судьей, а в упорно не покидавшем его ощущении, что все нити натянуты и ими кто-то управляет. Иолай ворчал, что Геракл, мол, вечно делает из мухи слона, и, пожалуй, отчасти был прав. Однако врожденная подозрительность не единожды выручала Геракла, и сейчас он совсем не собирался от нее отказаться.
Когда тревожный сон наконец сомкнул его веки, он мог поклясться, что слышал голоса, плывущие к нему по ветру.
На следующий день настроение у Геракла улучшилось. После утреннего броска путники остановились в какой-то деревне, позавтракали и двинулись дальше.
Ветерок уже доносил до них слабый привкус соленого морского воздуха, холмы становились все более пологими, а долины — все просторней, постепенно переходя в равнину.
Однако Иолай был до странного молчалив.
В конце концов Геракл не выдержал и спросил у него:
— Ты здоров?
Иолай пожал плечами:
— Да вроде. Только я всю ночь глаз не сомкнул.
— Да? Почему?
— Сам не знаю. Может, из-за того, что мне всю ночь казалось, будто я слышу голоса.
Геракл остановился.
«Я знал это, — подумал он. — Я это знал».
— Что за голоса? — спросил он вслух.
Иолай только передернул плечами и продолжал идти, не останавливаясь, пока не услышал позади них топот ног. Тогда он повернулся, прищурил глаза и решительно взялся за рукоять меча.
— Думаю, что вон те голоса, — показал он подбородком.
Позади Иолая двигалась целая группа вооруженных людей, и времени на разговоры уже не оставалось. Геракл подобрался всем телом и приготовился к стычке.
Вооруженная группа — а это были явно разбойники — представляла собой разношерстный сброд. На одних была самая обычная одежда, на других — отдельные части старых кожаных доспехов. Единственное, что оказалось у них одинаковым, — это их мечи и дубинки, пара кинжалов и головные повязки: куски черной ткани, затянутые вокруг головы так, что видны были лишь глаза. Концы ткани были завязаны на затылке большим узлом.
В середине каждой повязки виднелся большой красный прямоугольник.
Геракл повернулся к преследователям и одарил их самой добродушной из арсенала своих улыбок,
