Но она пыталась бороться с апатией, которая грозила одолеть ее. Она сидела, выпрямившись и завернув младенца во все, что только было под рукой, пытаясь согреть его своим теплом, если только оно в ней еще оставалось. Маленькая девочка заснула, положив голову ей на колени, закутанная в овечьи шкуры. Сама Силье завернулась в красивый бархатный плащ, он был достаточно широк, чтобы накрыть им и обоих детей. Рука, в которой она держала новорожденного, затекла. Она была так утомлена, что ей казалось, будто в глазах у нее песок. Тело одеревенело от мороза, и казалось, что оно само себя удерживает в сидячем положении.
Экипаж довольно сильно подбрасывало, и Силье должна была упираться ногами, чтобы не свалиться. Луна светила между кронами деревьев, когда они покинули окрестности Тронхейма и поехали по дороге на юг.
— Куда мы едем? — удивилась Силье. Ее губы так замерзли, что она не могла нормально выговаривать слова.
— Ты — на хутор, где чума взяла с собой всех, кого хотела на этот раз. А я должен ехать в другое место, — спокойно ответил красивый юноша.
— Извините, что я спрашиваю, — сказала она смущенно. — Но я не понимаю одного…
— Лишь одного? Это поистине здорово!
Ей не нравилось, что он считал ее дурой. Словно она была несмышленым ребенком!
— Письмо с королевской печатью… оно было настоящим, как они сказали?
— Да, это действительно так. Но оно очень старое. Мы использовали его много раз.
— Но как оно могло оказаться у вас?
— Теперь ты спрашиваешь слишком много, — ответил он, усмехнувшись. — Однако мне следовало бы поблагодарить тебя за помощь.
«Самое время», — подумала она про себя, хотя, собственно, не ждала никакой благодарности. Она рассматривала его сбоку. Он сидел наискосок от нее, и луна бросала свет на молодое красивое лицо с крепкими округлыми щеками и вздернутым носом. На его губах играла довольная улыбка, но ее следующий вопрос прогнал эту улыбку.
— Кто был он? — тихо спросила она.
Он оцепенел.
— Кто? Комендант?
— Нет, нет, вы понимаете, кого я имею в виду. Он, который помог нам.
Юноша уставился на нее.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Человек в лесу, одетый в волчью шубу, так что он сам выглядел почти, как зверь. Он, который ударил вас.
Освобожденный узник наклонился к ней как можно ближе.
— Там никого не было, — сказал он напряженным голосом. — Никого! Ты это понимаешь? Никого! Никого!
Силье отодвинулась назад.
— Но…
— Ты спала. Ты никого не видала этой ночью, запомни это! Или ты думаешь, что я позволю бить меня безнаказанно? Я проткнул бы того, кто бы сделал нечто подобное.
Он говорил это тихо, чтобы кучер не слышал их. Силье отступилась. Она поняла его. Было нелегко чувствовать себя так опозоренным. Сначала быть почти казненным, затем спасенным молодой девушкой, а после этого получить пощечину от мужчины.
— Я понимаю, — сказала она смиренным тоном.
Он сразу стал мягче.
— Ты, должно быть, устала. Давай я подержу немного ребенка. Это твой?
Лицо Силье исказилось гримасой отчаяния:
— Нет, Бога ради, он же не может быть моим! Я просто заботилась о них обоих. У них никого не было. — Она посмотрела на младенца и высказала беспокойство, уже давно точившее ее. — Я не знаю, жив ли он. Он лежит так тихо с того самого времени, как мы покинули… ту площадь.
Ей показалось, что она снова почувствовала вонь от костра с трупами, словно это навсегда врезалось в ее память.
— Он, наверное, просто спит, — беспечно сказал юноша и взял протянутого ему младенца.
Ах, это было чудесно выпрямить руки и отдохнуть от тяжести ребенка. Она получше укрыла девочку овечьей шкурой, обернула ее и себя шалью и бархатным плащом и прислонилась головой к стенке экипажа. Луна стояла прямо над головами лошадей, и она восприняла это как добрый знак. Будущее будет светлым, подумала она. На повороте дороги она снова посмотрела наверх — там сияла яркая звезда. Еще лучше. Потому что всем известно, что звезды — это отверстия на небосводе. И через них можно было смотреть в сияющее небо Господне. Теперь Господь показывал ей, что он открыл свой смотровой глазок как раз над Силье, детьми, о которых она заботилась, и над прекрасным юношей, которого ей позволили спасти.
Было немного досадно, что сейчас, когда она сидела напротив такого мужчины, она чувствовала смертельную усталость, и глаза закрывались против ее воли. Она была такая изнуренная и окоченевшая от холода, что не могла даже заснуть, а сидела в каком-то полуобморочном состоянии. Как-то она пробудилась из этого оцепенения. Ей показалось, что экипаж стоит, что она слышит голоса, и будто ей кладут что-то в руки. Потом все опять исчезло.
Следующее, что она почувствовала, это то, что кучер стоит рядом и трясет ее за плечо.
— Где мы? — спросила Силье, с трудом выдавив из себя эти слова, настолько она промерзла.
— Мы приехали. Я разговаривал с господином Бенедиктом. Вы можете жить на его хуторе.
Она заметила какие-то фигуры, кто-то взял детей. Луны не было видно, из чего она заключила, что время было предутреннее. Маленькая девочка плакала и звала свою мать. Кучер помог Силье сойти вниз. Она не могла стоять на ногах, и ему пришлось ее поддержать.
— Кто такой Бенедикт?
— Он — церковный художник и чудак. Но он предлагает вам кров.
— И детям тоже?
— И детям.
Они немного постояли у экипажа.
— А где вышел молодой человек? — спросила Силье.
— Хемминг? Он слез полчаса тому назад. Ему надо в другое место.
Хемминг… Хемминг Фогдеубийца? Значит, это был все-таки он! Силье охватило глубокое чувство стыда при мысли, что она помогла убийце. Но он был таким молодым и красивым…
— Наверное, немало хороших норвежцев… которые борются за независимость страны? — быстро спросила она.
— Безусловно, барышня Силье.
— Значит, он, наверное, принадлежит к ним.
— Сейчас вы спрашиваете больше, чем нужно.
Значит, так оно и есть. Она почувствовала облегчение. Драться за свою страну простительно. Как вежливо обращался к ней кучер! Барышня Силье! Причиной этого был, наверное, бархатный плащ.
— А другой… Он был тоже такой?
— Кто это?
— Тот, кто разговаривал с вами. Просил вас отвезти меня с детьми к этому Бенедикту.
Кучер нагнулся, поправил что-то в повозке.
— Больше никого там не было, барышня Силье. Только молодой Хемминг. Я получил поручение от него.
Силье почувствовала, как в ней растет упрямство, но она вспомнила слова Хемминга.
— Да, я ошиблась, — сказала она с облегчением. — Я, видно, совсем, забыла то, что произошло ночью.
— Так, наверное, лучше, барышня Силье.
Силье вошла в дом.
Смоляная лучина освещала небольшую комнату, работник разжигал огонь в печи, Силье услышала приветливые голоса, обращавшиеся к маленьким детям. Две пожилые женщины возились с ними, раздевали, кормили девочку горячей пищей.
