Ознакомительная версия.
– Нет, ты подумай! Моему сыну четырнадцать! У него сорок третий размер обуви и рост сто семьдесят семь сантиметров! Для женщины, которой никто не дает больше двадцати семи, иметь в сыновьях такого лося просто неприлично! – кокетливо сказала она Эде.
Хаврон скривился. Очень профессионально. Он всегда кривился так, словно его угостили по меньшей мере лимоном, одна сторона которого была обмазана горчицей, а другая хреном. Слушать женщину – последняя вещь, которую должен делать мужчина. Если женщина любит ушами, то мужчина больше любит, когда уши не загружают посторонними звуками. Особенно если эти звуки производит родная сестра или кто-нибудь из родственников.
– Зоя, перестань!.. Не репетируй! Я твой брат! Я отлично помню, на сколько лет ты меня старше, – сказал он лениво.
– Ничего ты не помнишь! И вообще: ты не родитель. Тебе не понять, что такое иметь взрослого сына, – воскликнула Зозо.
– Оно конечно. Любить детей и иметь детей – это два разных диагноза, – согласился Эдя. – Но вообще-то почему это я не родитель? Очень даже родитель. Твоему оболтусу четырнадцать. А моему минус десять.
– Как-как-как? Какие еще минут десять? – удивилась Зозо.
– Потому что раньше чем через десять лет я до отцовства все равно не дозрею. Вообрази себе только: я и какой-нибудь памперс: «Пап, купи шоколадку!» Да, щас! Разбежался! Сопли не замерзнут, нет? Иди сам заработай! – заявил Эдя с такой решимостью, словно в ногах у него уже крутился маленький и наглый хавроненок.
Зозо посмотрела на брата с чисто медицинским беспокойством.
– Утихни! Для отца ребенка, которому минус десять лет, ты как-то слишком развоевался! – утихомирила она брата.
Эдя осознал это и утих. Зозо сделала пару звонков и учесала к знакомой парикмахерше. Ей хотелось привести себя в порядок, чтобы во всеоружии обрушиться на лектора-тире-переводчика-тире-де-моническую-личность-с-ватками-в-ушах.
За те девять-десять месяцев, что мы не виделись, в жизни у Эди Хаврона мало что изменилось. Он нашел было работу в ресторанчике, который изо всех сил старался казаться японским, но продержался там совсем недолго. В память о японском ресторанчике у него осталась разве что привычка называть разбавленную водку «саке» и кланяться, подавая счет. Рассуждая глобально, Эдя был человек, в котором сталкивались две струи характера: природная бойкость и беспокойство мысли мешали ему делать все на троечку, с разумным пофигизмом и кое-как, в общем русле, тащиться по жизни. Лень же, не менее природная, препятствовала чудесам трудового героизма и мешала продвигаться по службе. Ураган этого парадокса сотрясал его всю жизнь. Наконец компромисс был найден – и теперь Эдя вновь не делал ничего.
В личной жизни что-то такое мелькало и цепляло порой довольно больно, да все как-то навылет.
В сердце стрелы купидона пока не попадали. Либо купидоны целились небрежно, либо сама мишень была слишком бронирована эгоизмом.
Эдя взял с подоконника анемичную грушу сорта «конференс», обтер рукавом и мрачно укусил. Фрукты он никогда не мыл. Пресловутое же движение рукавом объяснял в том смысле, что давит микробов. Микробы не протестовали и, проваливаясь в журчащий соками желудок, покорно обживались на новом месте.
Не успел Эдя доесть грушу, как неожиданно у него зачесался нос. Едва он воздал носу желаемое, как немедленно, не отходя от кассы, зачесалась и шея. А тут еще ложки и вилки дождем посыпались из раковины безо всякого видимого понукания.
«Эге!» – подумал Хаврон со странной уверенностью. – «Вот сейчас начнется! Позвонят в дверь, явится какой-нибудь шут гороховый, и пошло-поехало. Знаем: проходили!»
Откуда он знал, что что-то должно начаться, да еще и прямо сейчас, – непонятно, но знал твердо и наверняка. Это было надежное и уверенное предзнание, знакомое не одним только магам. Про запас накусав себе полный рот груши (руки стоило держать свободными на случай драки), Эдя поплелся к двери, пытаясь хотя бы приблизительно представить, что за ней окажется. Неприятный мордоворот, сварливая фея или просто старый приятель, притащившийся с милой просьбой, нельзя ли приткнуть в однокомнатной квартире без балкона четыре зимние покрышки с дисками. Разумеется, приятелю откажут, и, разумеется, он оставит покрышки до утра, чтобы потом забыть их до поздней осени.
Хаврон протянул уже руку к замку, когда звонок запоздало надумал и тренькнул, соблюдая ритуал привычных последовательностей. Безусловно, следовало спросить: «Кто там?» И, без сомнения, так поступил бы любой здравомыслящий человек, но проблема в том, что Эдя как раз не был ни любым, ни здравомыслящим.
Открыл – и все слова, которые обычно говорятся в таких случаях, осыпались с голосовых связок невнятным набором звуков.
На площадке стояла и выжидательно смотрела на Эдю незнакомая русоволосая девушка. Это была самая прекрасная русоволосая девушка после Евы, ибо невозможно представить, чтобы праматерь была брюнеткой или блондинкой. Первые несколько мгновений Эдя был ошарашен и даже ослеплен, как человек, нечаянно взглянувший на солнце. Сказать, что эта девушка была в его вкусе, значит не сказать ничего: она была самим его вкусом. Не стрелой Купидона, а разрывной пулей, угодившей в самое сердце.
В комнате и в сумочке полный порядок (в отличие от той же Зозо, к слову сказать).
Работая в «Дамских пальчиках», Эдя насмотрелся на самых разных барышень и довольно хорошо просек суть большинства из них. Вплоть до того, что мог бы составлять справочники. Однако эта девушка по какой-то причине выпадала из общей схемы. Не офисная пленница, у которой на шее словно висит табличка: «Живу после шести вечера. До шести – мучаюсь»; не студентка, торопливо вставляющая в тетрадь сменный блок; не скучающая дамочка в духе «обнимите меня хоть кто-нибудь!», которая, садясь за стол, непременно выкладывает из сумочки и выстраивает в ряд каждодневные свои сокровища: пачку слабых ментоловых сигарет, тонкую изящную зажигалку и телефон.
– И-и-и... э-эээ…. Привет! – сказал Хаврон, находя среди великого множества слов только это, простое, как напильник
Девушка молчала. Она явно ожидала чего-то иного. Во взгляде, которым она смотрела на Эдю, была, пожалуй, обида.
– Я могу быть чем-то вам полезен? Вы к кому? – продолжал Эдя.
Фразы были скучные и тупые, что Хаврон в полной мере осознавал. Он испытывал странную стесненность в языковых средствах, но ничего не мог с собой поделать. Если бы девушка ему не нравилась или нравилась бы не так сильно – он осыпал бы ее целым ворохом остроумных слов. Сейчас же язык замерз и выдавал лишь банальности. Девушка продолжала удивленно молчать. Ее брови все больше напоминали полукруги вопросительных знаков. Перебрав варианты, Эдя пришел к выводу, что девушка либо ошиблась этажом – ибо в лифте с сожженными кнопками нажимать их приходилось наудачу, сообразуясь разве что с вдохновением, либо, что более вероятно, это какая-нибудь начинающая юристка, которую подослали затопленные соседи снизу. Настроение у Эди резко испортилось. Кратковременное наваждение было уничтожено.
Ознакомительная версия.
