— Не вздумаю, — мрачно буркнул венн.
Сегванка, видать, сообразила, что сказала лишнее, но прощения просить гордилась, а как вернуться к хоть кое-как наладившемуся разговору, не знала.
— Ты откуда так складно по-сольвеннски говорить выучилась? — прервал молчание Зорко через двадцать шагов.
— Кунса Хальфдира благодарить надо, — отозвалась Иттрун. — Он много странствует.
— А кем он тебе приходится? — поинтересовался Зорко.
— Отец, — коротко пояснила сегванка.
«Хорош отец, — подумал венн. — Дочку по всем дорогам таскать, будто она мужчина. Так про очаг домашний женщина забудет. Последнее дело. А и видно: каков отец, такова и дочь».
Меж тем они вошли под сосновую сень. Печище лежало теперь внизу, освещенное ярким полуденным солнцем, и оттого казавшееся и вовсе опустевшим: ни дымка, ни звука.
— Слушай теперь, — не нарушила обещания Иттрун. — Да ты садись. Спешить некуда, — пригласила она, сама устраиваясь на выбившемся из земли над песчаной рытвиной толстом корне.
Зорко опустился прямо на траву, приготовился слушать.
— Про Гурцата-степняка знаешь? — начала сегванка.
— Слышал, — отвечал венн.
— А про то, что он на Вельхском Бреге, как сольвенны его называют, или на Кайлисбрекке по-нашему, творит, слышал?
— Приходилось, — кивнул парень, не спеша пояснять Иттрун про обозы переселенцев. Ему покуда непонятно было, какая связь между Гурцатом, боярином Прастеном, Хальфдиром-кунсом и погостом в Лесном Углу.
— А то, что кунс галирадский послов гурцатовских приветил, тебе ведомо?
— То ж послы, а не воры, — возразил Зорко. — Ты далеко больно ходишь. Мы в Лесном Углу, а Галирад, он в седмице пешего ходу, коли тебе ведомо. Дело говори, не то я за коробом пойду и тебя не спрошу. По-сегвански. Это, я погляжу, тебе милее будет.
— Сиди, — властно приказала Иттрун. — Сейчас и до Лесного Угла дойдет, — добавила она мягче. — Послы от степняков не послы, а соглядатаи. Это верно. Не раз так было. Нельзя их в Галирад пускать. Кунс галирадский войны боится. Война все равно придет, а с такими гостями в доме еще быстрее придет. Хальфдир-кунс и Ранкварт-кунс о том знают. И Прастейн-комес знает…
— Это кто? — не сразу понял Зорко. — Боярин Прастен, что ли?
— Да, — энергически кивнула Иттрун. — Он хитер сильно. Хочет и в Галираде сесть, и от степняков уберечься, и на Кайлисбрекке первым фарманом утвердиться.
— Кем утвердиться? — снова не уразумел Зорко.
— Тем, кто торгует, — пояснила Иттрун. — Купцом, по-вашему…
— И Хальфдир-кунс того же хочет? — спросил венн встречь. — Для того и съехались здесь, чтобы Вельхский Брег делить? Да Прастен-боярин не так прост оказался, с кметями своими пришел?
— Боярин не прост, — согласилась сегванка, хитро усмехаясь. — Только отец умнее его. И Ранкварта-кунса умнее. Лесной Угол не великий фюльк. Здесь хорошо жить привыкли. И спокойно. И золото любят.
Смысл последних слов до венна не вдруг дошел, но тем и отличался Зорко от своих сородичей, что любил с проезжими разговоры вести. Знал он — пусть и понаслышке, — каковы бывают сегваны, когда поставили себе добиться чего-либо.
— А коли здешние смолчат, как Хальфдир-кунс с боярином Прастеном расправился, а я нет? — спросил напрямик венн, поглядев тяжелым взглядом на девицу.
— А кто тебе поверит? — хохотнула в ответ Иттрун. — Отец в Галираде человек почтенный, а ты кто? А если и убьют Прастейна-комеса, так не мы.
— Не вы? — усомнился Зорко. — А кто ж еще на такую подлость решится?
— Это не подлость, венн, — озлилась сегванка. — Это доблесть. Кунс должен уметь врага обмануть, если надо. Отец умеет. Прастейна степняки убьют, а Хальфдир-кунс их изловит…
— И кнесу в Галирад доставит, — закончил за нее Зорко. — А почто им боярина убивать?
— Жить захотят, — доходчиво объяснила Иттрун. — Или боярин их побьет. Тогда послы будут убиты. Гурцат дознаваться не станет. Это Прастейн-комес верно рек.
— Ловко придумали. — Зорко сорвал травинку, повертел в пальцах. — А кметей боярских куда? Их тоже степняки порубят?
— Степняки порубят. Дай срок, — мрачно предрекла сегванка. — С воинами просто: по Правде разберутся, кто зачинщиком был, и предпишут, что следует. Сегваны не первыми мечи вынули.
— Худое дело и кончится худо, — молвил Зорко, продолжая травинку теребить. — А, все одно: из печища кто-нибудь языком чесать станет. А кмети? Они что, не видали ничего? А коли Прастен кочевников порушит, он, по-твоему, после с сегванами брататься пойдет?
— Умен, — только и сказала Иттрун, коротко и зло взглянув на венна.
— А ты мыслила, без прорех зашила? — криво улыбнулся Зорко. — Ладно, короб мой обратно добудь. Мнится мне, без огня сегодня у вас не обойдется. Жаль, добрый погост. А у меня в коробе вещи дорогие.
— Золото? — живо поинтересовалась Иттрун.
— Дороже! — на сей раз от души рассмеялся Зорко, так что девушка даже засомневалась, так ли уж сообразителен венн, как ей показалось. — А лучше я сам схожу. У меня там вотола, топор. И еще всякое. До Галирада еще седмица пути.
Зорко было уже стал подниматься, как Иттрун опять осадила его.
— Не ходи! Глупый ты человек! — рассерженной кошкой зашипела сегванка. — К Хёггу захотел раньше срока? В дела воинов не лезь! Отец в долгу не останется. Что еще?
— Ладно, — нехотя проворчал Зорко. — Мне до завтра здесь с тобой сидеть?
— Подожди, — успокоилась Иттрун, видя, что Зорко никуда не спешит. — Оставайся здесь. Я сама до погоста дойду. Меня не тронут.
— Иди, — равнодушно молвил он, пристраиваясь поудобнее спиной к нагретому солнцем стволу. — Подожду.
Иттрун поспешила назад, вниз к опустевшему печищу, пару раз оглянувшись, действительно ли странный венн соблюдает данное слово.
Венн соблюдал. Соблюдал, пока приметное синее платье девицы не пропало за первыми избами печища. Потом поднялся и бесшумно, словно лесной кот, двинулся не к ограде печища, но вверх по склону, в лес.
Боярин Прастен, увлекшись ратной потехой, уж уверен был, что Хальфдир-кунс ныне от него не уйдет. Тощий и долговязый, сегван давно был галирадскому старшине как заноза в пальце. Как, впрочем, и все остальные сегваны. Как все сольвеннские купцы, как кнес галирадский. Вот сколько заноз торчало из Прастена Вилковича, будто колючки из ежа. Хальфдир, правду сказать, досаждал больше других. Сколько раз перебивал он у Прастена всю торговлю, сколько раз, будто змей вывертываясь, уходил от карающего меча: и от закона галирадского, и от самого настоящего. И ко кнесу Хальфдир был вхож, как ни увещевал его Прастен выгнать из города строптивого кунса подобру-поздорову.
