Они давали ей уроки языка, называя по очереди все предметы, какие только нашлись на борту “Кхедайва”. Сначала она отвечала им – по крайней мере, они полагали, что это ответ, – на своем языка: вероятно, также называла предметы. Но, поскольку ее слова не были похожи ни на что из слышанного ими раньше, а все их попытки повторить странные, непривычные звукосочетания терпели неудачу, она вскоре приняла их словарь и начала пользоваться им.
– Это тоже неплохо, – сказал Гилл.
– Жаль, что она утратит свой родной язык, – заметил Калум, – но она все-таки так мала… В любом случае, я сомневаюсь в том, что она хорошо владела языком до того, как попала к нам.
– Ну, по крайней мере, она знала, как произносить… – Гилл произнес слово по буквам, не желая расстраивать Акорну.
– Авви? – громко спросила она. В глазах Акорны читалось нетерпеливое ожидание, она расширенными глазами смотрела на дверь шлюза “Кхедайва”; взглянув на девочку, мягкосердечный Гилл едва не заплакал сам.
– Она умеет складывать слова из букв? – изумленно воскликнул Рафик, ухватив смысл происшедшего раньше всех остальных. – А ну-ка, Акорна, малышка, скажи мне, как произносится Р-А-Ф-И-К?
Это отвлекло девочку; сомкнув пальцы, она рукой указала на Рафика (такая у нее была привычка) и произнесла его имя.
– А Г-И-Л-Л?
– Гилл, – она издала носом странный звук, похожий на фырканье: этот звук, как они уже знали, означал у девочки смех.
– К-А-Л-У-М? – спросил третий из ее опекунов.
– Калум! – она застучала ладошками по столу и затопала маленькими ножками, сияя от счастья.
Большая часть этого дня превратилась в урок по складыванию слов из букв. К вечеру трое опекунов окончательно удостоверились в том, что их подопечная усвоила алфавит; потребовалась лишь небольшая помощь для того, чтобы она смогла набирать на компьютере те слова, которые ей диктовали.
– Она пишет десятым кеглем, джентльмены – посмотрите сами! – объявил Калум, потрясая листком, на котором девочка писала слова.
– А что в этом такого странного? – спросил Рафик, переворачивая листок другой стороной: распечатка была сделана шрифтом того же размера.
– Сколько она уже успела усвоить?
– Черт возьми, – очень отчетливо проговорила Акорна, обнаружив, что в ее ручке кончились чернила.
– Я бы сказал – более чем достаточно, друзья, – ответил Гилл, – и тот, кто станет использовать бранные слова, должен будет опустить вот в этот ящичек полкредита за каждое грязное словечко – отныне и навсегда!
Он взял пустую коробку из-под дисков, начал было писать “Грязные слова”, но тут Акорна, прочтя эту фразу, уверенно повторила ее вслух; поспешно стерев написанное, Гилл заменил первое слово на “Достойные”.
– А что значит “достойные”? – спросила Акорна.
Именно после этого они и решили открыть девочке доступ к справочным файлам “Кхедайва” и показали ей, как ими пользоваться. Правда, у нее возникли некоторые проблемы: ей трудно было пользоваться обычной клавиатурой, приспособленной для человеческих пальцев, так что Рафик изготовил для нее другую, соответствующую ее менее подвижным пальцам. Совершенствование в этом новом виде деятельности занимало теперь почти все время девочки, так что мужчины могли спокойно заниматься своей работой; за это время внешние грузовые капсулы, укрепленные на корпусе “Кхедайва”, существенно пополнились обогащенной рудой. Однако через три дня их ожидал новый сюрприз.
– Грузовые капсулы наполнены почти на две трети. Что… когда они будут полны на три трети?
– В каком смысле – “что”? – удивленно моргнув, Рафик посмотрел на Акорну.
– Мне кажется, она хочет спросить, что мы будем делать потом. Мы отвезем грузовые капсулы, полные на три трети, назад на Базу, получим за них плату, пополним запасы корабля и вернемся за новым грузом руды, – ответил Калум, стараясь говорить совершенно серьезно.
– Но на “Дельфиниуме” больше чем три трети грузовых капсул.
– Ну, понимаешь ли, никель и железо мы отправляем автоматическими капсулами. Груз корабля состоит из более ценных металлов – слишком ценных, чтобы отправлять их таким путем, – объяснил Калум: казалось, он и в самом деле уверен, что девочка все поняла из его объяснения.
– Платина – цен-ная.
– Верно.
– Значит, палладий, родий и рутений тоже цен-ная?
– “Ценные”, – рассеянно поправил Калум.
Рафик резко выпрямился:
– Вы это слышали? Она знает металлы группы платины!
– Почему бы и нет? – пожал плечами Гилл. – Она же все время слышит, как мы о них говорим.
Акорна топнула ножкой, стремясь привлечь их внимание:
– Осмий цен-ный. Иридий цен-ный. Рений не цен-ный.
– Рений не принадлежит к платиновой группе, – поправил ее Калум, – но сейчас, благодаря буму в производстве протонных ускорителей, он очень ценен.
Акорна нахмурилась:
– Не добываешь рений?
– Если бы на “Дельфиниуме” он был, уверяю тебя, моя дорогая, мы бы непременно добывали его.
– Рений есть. Глубоко.
– Нет, любимая моя девочка, на “Дельфиниуме” много металлов платиновой группы, но железа и других металлов, включая рений, очень мало. Мы знаем это, потому что провели спектрографический анализ и… хм, другие исследования, – сказал Гилл, на время отвлекшийся от расчетов. – Потому мы и называемся горняками, милая. Это наша работа. И нам очень повезло, что мы нашли “Дельфиниум”. Конечно, “Арахис” тоже был неплох, но для нас “Дельфиниум” оказался гораздо лучше.
– Глубоко! – наставала Акорна, – нужен бур. Найти рений – скоро вернуться. Потом лететь в другое, новое место?
– Чтобы отыскать твой народ?
Глаза Акорны сузились, она посмотрела на свои руки. Несмотря на всю миловидность ее личика, оно явно носило черты сходства с мордой лошади: сейчас малышка стала особенно похожей на печального жеребенка.
– Милая, одна из причин, по которой мы задерживаемся на больший, чем обычно, срок состоит в том, что мы хотим заработать побольше денег для хорошей галактической экспедиции, которая поможет найти твой народ. Твою Авви. Авви была единственной на вашем корабле?
– Нет. Лалли тоже там.
– Твои мама и папа? – спросил Гилл, надеясь, что теперь, когда она так хорошо понимает их язык, возможно, ей удастся переводить на него слова ее родного языка.
– Нет, Авви и Лалли.
– Неплохая попытка, Гилл, – сочувственно коснувшись его руки, проговорил Рафик.
– Кстати, милая, “полный на три трети” – это значит просто “полный”. Три трети равно одному, – заметил Калум, пытаясь отвлечь девочку от грустных мыслей. Акорна была явно расстроена и, опустив глаза, сосредоточенно разглядывала свои ладошки. – Трети – это доли.
