— У знака налево. — Парень указал на ближайший съезд во двор, по бокам которого росли пышные кусты, из них стыдливо выглядывал знак ограничения скорости.
Я свернула к обычной кирпичной коробке «пять на пять». Пять этажей, пять подъездов. Такие строили в 60-70-х годах прошлого столетия. Домики чем-то напоминали коробки из-под обуви, вытянутые, серые и одинаковые. Маленькие квартирки для маленьких жильцов. Узкие коридоры, кухни на пять квадратов. Получить такое жилье для мамы было пределом мечтаний — выбраться наконец-то из нашей коммуналки. В далеком детстве наши дома стояли друг напротив друга. Маринкин — построенная в прошлом веке городская резиденция какого-то купца, фамилию уже и не вспомню. Наш — бывший флигель для прислуги этого же самого купца. Несмотря на классовые различия построек, жили в них люди одинаковые, в одинаково суровых условиях коллективного хозяйствования. Но господскому дому повезло больше, его как памятник архитектуры расселили первым. Наш должен был стать следующим… Сменилась эпоха, а он до сих пор «следующий».
Мы вышли из машины, парень свернул к первому же подъезду. Я обернулась: «Фараон» просматривался отсюда боком и вход на минус первый напоминал въезд на подземную стоянку. Парковка полна машин, то и дело ее пересекали люди с заполненными яркими коробочками-тележками. Зачем? «Зачем, — спрашивала я себя, — я приехала сюда».
Парень прикоснулся кругляшком ключа к панели домофона, современного стража подъездов от бомжей, курящей молодежи и котов, и потянул дверь на себя. В лицо сразу дохнуло сигаретным дымом и кошачьей мочой. Не помогло. Видимо, это внутренние, а не внешнее вредители. Обычный подъезд, темно-зеленые стены с местами облупившейся краской. Бывший когда-то белым потолок покрыт подпалинами от зажигалок. Черные пятна складывались в имена и их характеристики, в хрестоматийное слово из трех букв, а в некоторых местах, для особо непонятливых, подкрепленное рисунками.
— Нам на пятый, — сказал парень и загрохотал башмаками по лестнице.
Звук странным образом отражался от стен. Звукоизоляция тут так себе, зато акустика хорошая. Лифта нет. Если бы дом был шестиэтажным, лифт установили бы в обязательном порядке, а в постройках высотой не более пяти этажей это совсем необязательно. По строительным нормам, не по человеческим. Как живут старики на верхних этажах, оставалось лишь гадать, туда-сюда не больно-то побегаешь. Не от хорошей жизни же Маринка пошла на это, наверное. Оправдание так себе.
Мы поднимались в молчании. Обоим было о чем подумать. Финишная прямая. Наши шаги причудливым образом искажались, создавая впечатление, что здесь марширует рота солдат. Жильцы уже привыкли и вряд ли слышат, человеческое внимание избирательно. Помню, мы с Кириллом жили в крохотной квартирке на окраине города, в метрах четырехстах от окон проходила ветка железной дороги. Поезда ходили по расписанию и всегда сигналили, так как станция была неподалеку. Первые пару месяцев у меня аж зубные пломбы вибрировали от дрожи земли да бокалы в серванте звякали. Они и потом подпрыгивали, но я перестала замечать, перестала слышать, перестала видеть, чувствовать и раздражаться. «Человек ко всему привыкает». Когда меня сочувственно спрашивали, как я могу жить и растить ребенка в таком кошмаре, ответом был лишь недоумевающий взгляд. Искренний взгляд. Никакого кошмара. Мы видим то, что хотим увидеть, и слышим то, что хотим услышать.
Я сунула руку в карман и коснулась скомканного листа бумаги. Как она решилась на такое? Одно обращение чего стоит…
«Тому, кто прочтет первым…»
В духе старинных зарубежных детективов.
Первые два пролета мы преодолели на одном дыхании и, не сговариваясь, замедлились. Нам обоим нужно подумать, нужно время — пусть пара минут ничего и не изменит.
«Человек желает заключить договор с нечистой силой…»
Деловой документ, ни больше ни меньше. Если бы в тот памятный день полгода назад я была одна! Тон этого гипотетического договора с дьяволом пропитан безумной надеждой и боязнью ошибиться. Это мог написать сумасшедший, или помешанный на фольклоре, или писатель-фантаст, или тот, кто верит в чертовщину. На самом деле верит. Кто знает о существовании созданий, отличающихся от людей. Попробуйте набрать в Сети — ссылок будет несколько сот тысяч. Вы посмеетесь над парочкой и закроете. Вы не отличите правду от вымысла, вы даже не будете знать, что искать, в каком направлении двигаться. Маринка тоже не знала, да и не испытывала такого желания. Пока не встретилась со мной. И с явидью.
Третий пролет за спиной. Олег оглядывается, в глазах беспокойство. Не знаю, чувствует ли он это. Скорее да, чем нет. Неопределенность. Чем бы ни закончилось сегодняшнее приключение, а для него это именно приключение, потому что воспоминания не так остры, они сгладили стремительность и неподвижность ветра-охотника и зачарованный взгляд Веника, что-то все равно изменится. В жизни. В нем самом. Он это чувствует.
Я снова коснулась листка, словно в нем заключена некая сила притяжения, неправильное всегда привлекает. Марина знала, что искать. Двойные зрачки явиди не та примета, которую забудешь. Вряд ли она узнала много, листая перекрестные ссылки, но достаточно, чтобы осмелиться на сделку. Цена товара ее не волновала, а в его качестве она уже убедилась. Молодость. Долгая жизнь. В магазине, кроме Пашки, была и я, все такая же, как и в день своего исчезновения тридцать лет назад. Первая красавица решила вернуть свою красоту.
«…прошу повернуть время… стать молодой… сохранить красоту… Стойкий результат… гарантия на максимально возможные сроки…»
Далее Маринка витиевато и многословно пытается объяснить, чего собственно ей надо от нечистой силы. Заметно, что она пыталась дать разные определения, старалась не допустить двояких толкований. Всемирная сеть предупреждает, как нечистые силы могут извратить самое простое желание. Пыталась. Что она хочет, ясно из первых же строк, все остальное только добавляет простора для фантазии, не зря же говорят: «Краткость — сестра таланта».
Можно поразмышлять и представить, что план Маринки удался, письмо прочитал кто-нибудь из наших. Семеныч может заговорить вещь заказчика, наденешь, к примеру, кулон и будешь выглядеть лет на двадцать, молодой и красивой. Эффект сохранится на века, ты еще этот артефакт по наследству передашь. Такой тебя будут видеть все, такой ты будешь и на фото, и на видеосъемке, такой будешь отражаться в зеркале, гарантирую. Один нюанс. Слово «видеть» ключевое. Ведьмак наложит живой морок, он позволит отмотать так тяготившие тебя сорок лет (Маринка решила стать моложе меня, ничего удивительного, она всегда была впереди). Правда, чувствовать себя все равно будешь на шестьдесят: колени болят, давление скачет, зубные протезы натирают, метеоризм в самый неподходящий момент и свежий кефир по вечерам, бессонница… Ты станешь молодой старухой. Иллюзия, какой бы качественной она ни была, не вернет задора молодости (кстати, в договоре о здоровье ни слова) и не заставит «внутреннюю тебя» жить, не вернет жажду жизни.
