Принцесса смотрела на него со смешанным выражением надежды и недоверия на лице и ничего не отвечала. Ортон смущенно кашлянул, но все же решил продолжать:
— Я не прошу вас подарить мне свое сердце, но во всяком случае считаю, что нам выгоднее стать союзниками, нежели врагами.
— Да, — едва слышно ответила Арианна.
— Вы согласны! — явно обрадовался император. — Это значительно облегчает мою задачу. Я, знаете ли, человек незлобливый и ужасно не люблю, когда возникают непредвиденные трудности. Приятно быть окруженным друзьями.
— У меня не было друзей, — сказала принцесса. — Меня готовили к роли вашей супруги и не позволяли привязываться к кому бы то ни было.
— Я никогда не должен был становиться чьей-либо женой, — усмехнулся император, — но в состоянии понять, как это, должно быть, ужасно.
— Это очень горько, Ваше величество, — подтвердила Арианна.
— Ну, теперь у вас есть друг и союзник. Надеюсь, я не обману ваших ожиданий. А теперь перейдем к самому главному, но прежде, — он осторожно тронул ее за руку, — может, выпьем немного и передохнем перед последним рывком?
— Это было бы здорово! — обрадовалась принцесса. — А у вас найдется то шипучее вино, похожее на сидр? Я его очень люблю, хоть девушкам этого и не положено.
Ортон рассмеялся; и таким заразительным был его смех, что спустя несколько мгновений принцесса уже смеялась вместе с ним, сама не зная, отчего она хохочет.
— Уф-ф, — остановился наконец Ортон. — Не смешите меня. У меня важное дело. Так-так, где тут вино?
Он подошел к низенькому столику с янтарной крышкой, уставленному кувшинами, металлическими узкогорлыми сосудами и высокими темными бутылками.
— Какого шипучего? — спросил он через полминуты. — Голубого или черного?
— Какое будете пить вы, мой господин? — ответила Арианна с очаровательной улыбкой, скользнувшей мотыльком по ее свежим губам. Крайне соблазнительным губам, как подумал мимоходом император.
А принцесса поймала себя на том, что уже кокетничает со своим женихом. От былой скованности не осталось и следа. Похоже, что император, не прилагая к тому особенных усилий, если и не очаровал ее, то по крайней мере заинтересовал.
— Не называй меня господином, — взмолился Ортон. — Мне этого по горло хватает и днем. Зови меня по имени, ведь скоро мы с тобой станем как-никак родственниками.
Отчего-то это замечание вызвало новый приступ веселья. А ничто так не объединяет людей, как смех. Так что эти несколько минут сдружили их и привели к взаимопониманию больше, чем могут сблизить несколько месяцев жизни бок о бок в огромном дворце.
— С чего бы мне начать? Наверное, с того, что мне придется доверять тебе гораздо больше секретов, чем остальным…
— Да.
— Первое: думаю, ты слышала, что император Великого Роана бессмертен и уходит из жизни только по собственной воле, уступая трон преемнику. Но убить его невозможно — какой бы причудливый способ ни избрал покушающийся.
— Конечно, — согласилась Арианна. — Это вторая из многих заповедей, которые я учила.
— А какая была первой? — заинтересовался император.
— Первая гласила, что вольное либо невольное предательство будет немедленно изобличено и наказано по всей строгости. Меня даже заставили затвердить, что, каким бы мелким ни казалось мне нарушение установленных правил, оно может привести к катастрофе, и первым, кто пострадает от этого, буду я. А следом такое количество невинных людей, что… Словом, мне сумели-таки однажды объяснить, что непонимание не освобождает от ответственности.
— Ты и правда это чувствуешь? — спросил Ортон очень серьезно.
— Наверное. Если честно… — Арианна подошла к ложу, уселась на него с ногами и несколько раз подпрыгнула. — Если честно, то мои воспитательницы не сумели меня даже как следует запугать. Хотя очень старались. А знаешь, запуганное существо не всегда отвечает за свои поступки. Но потом мама сумела найти нужные слова и убедила меня, что не всегда получается делать то, что очень нравится, что даже самая счастливая, самая удавшаяся жизнь только наполовину состоит из радостей, а наполовину — из горя. И в этом есть свой великий смысл.
— Твоя мама — удивительная женщина, — тихо сказал Ортон.
— Да? Ты тоже так думаешь?! — радостно воскликнула принцесса. — Знаешь, Ортон, для меня очень важно то, что ты сейчас сказал… А какой была твоя мама? Я имею в виду, какой она была тебе матерью? У нас в картинной галерее висит ее портрет, но он написан, когда она была еще в моем возрасте. Очень красивая женщина.
Император отвернулся к окну:
— Не стоит говорить об этом. Я не очень хорошо ее помню: она долго болела, и меня редко пускали к ней. Она была хорошей, но очень печальной, хотя отец старался как мог. Наверное, ей было тяжело.
Арианна смотрела на него, широко открыв глаза:
— Но ведь у нее же был ты.
— Боюсь, ей этого было недостаточно.
Принцесса почувствовала, что тема неприятна молодому человеку, и постаралась незаметно сменить ее:
— Я еще не сказала спасибо, здесь очень красиво. Дома у меня не было таких прекрасных покоев. Замок Майнингенов вообще довольно мрачный, а в моих комнатах и подавно было мало красивых вещей.
— Но почему?
— Чтобы не баловать меня. Я должна стать императрицей, и отец долго готовил меня к тому, что считал самым важным в моей жизни, забывая о мелочах, какими бы приятными они ни казались мне самой. — Она покраснела и заговорила быстро и невпопад: — Я… я не представляла, что ты такой — такой простой и свой, и добрый. Я всегда думала, что император Роана — это кто-то очень недоступный, страшный и жестокий.
— Ты разочарована? — улыбнулся молодой владыка.
— Нет, — тихо призналась принцесса. — Напротив. Очень рада. А теперь, когда я сказала тебе то, что думаю, я действительно готова выслушать ваши законы.
— Позже я расскажу тебе обо всех хитросплетениях дворцовых интриг и всех возможных случайностях. Пока же ты должна твердо помнить, что я не один. — И, заметив удивленный взгляд принцессы, император поспешил объяснить: — У меня есть двойники.
— Я помню, — сказала Арианна. — Твой шут. И это сделано для того, чтобы…
— Не перебивай меня, пожалуйста, — Ортон говорил по-прежнему мягко, но в его голосе принцесса уловила стальные нотки владыки, который привык к беспрекословному послушанию. — У меня несколько двойников. Их часто меняют, потому никто не знает, кого именно видят сейчас мои подданные: меня или его. Может случиться так, что за обедом ты встретишься с одним из двойников, в музыкальной комнате — со мной; в Зале Советов снова будет заседать двойник — только уже другой, и так далее. Только здесь, только по ночам ты будешь знать, что видишь именно меня. И поэтому только здесь возможны между нами проявления откровенности или любых чувств, какими бы они ни были.
