— Да.
— Отлично. После того ты отправишься с донесением к моему начальнику священных покоев. Возьми мое знамя, повесь на один из ваших кораблей. Ты принесешь весть о победе. Важно, чтобы это сделали вы, варяги, вы должны снискать всеобщее расположение.
Щеки Змееглаза запылали. Вот его шанс!
— Тебе нужен тот, кто будет убивать во имя тебя? Я могу, если попросишь.
— А у тебя и впрямь в глазу змея. Ты ядовитое создание.
— Так и моя мать говорила. Люди вроде меня полезны правителям, разве не правда?
Император кивнул.
— Очень полезны. Только не льсти себе, не воображай, будто таких, как ты, мало. Любой, если потребуется, сможет выполнить все что угодно. Единственная разница, нравится ли ему выполнять приказ. И не заносись оттого, что я оказал тебе доверие. Я разговариваю с тобой так, как мог бы разговаривать с обезьянкой, не более. Ты слишком юн, чтобы участвовать в заговорах и интригах, слишком наивен, глуп, к тому же чужестранец. Ты думаешь, что ты хитер и проницателен, Змееглаз, — это написано у тебя на лице, — но это не так. Потому-то меня радует твое общество. Я устал от хитрых и проницательных.
— Да, господин.
— Ступай за Болли Болисоном, а когда приведешь, отправляйся на корабле к начальнику священных покоев. Вокруг творится слишком много странностей, и я хочу положить этому конец. Скажи, что на этот раз не потерплю возражений: дела должны быть расследованы, и расследованы как следует, пусть даже это вызовет чье-то недовольство. Я хочу, чтобы он занялся всем лично. Огненные шары в небе, беспричинные смерти, оборотни, бормочущие пророчества, — я хочу знать, что все это значит, я хочу положить этому конец, так ему и передай. О том, что ночью ко мне в палатку проник человек-волк, не рассказывай никому, кроме начальника священных покоев. Не хочу, чтобы народ думал, будто ко мне можно зайти так же запросто, как в церковь воскресным днем. Держи.
Император вынул что-то из сумки, стоявшей рядом с ним. Он передал вещицу Змееглазу. Это оказалась небольшая медаль с его профилем и какими-то словами. Они ничего не значили для мальчика. Он мог говорить на многих языках, но не умел читать.
— Это откроет тебе любую дорогу, если тебя попытаются остановить. К начальнику священных покоев, и как можно быстрее.
— Да, господин.
Змееглаз вышел из палатки. Часовой у входа злобно покосился на него. Змееглаз даже не посмотрел на него и побежал к предводителю викингов, чтобы тот совершил полезное убийство.
Глава четвертая
Убийца поневоле
С того самого мига, как два монаха сошли на берег в гавани у маяка, за их благосклонное внимание началась настоящая битва между обманщиками, жуликами и откровенными негодяями. Оба монаха явно были чужестранцами, судя по их чулкам — ни один грек не стал бы носить такое.
— Квартиры, господа, квартиры. Вы монахи, да-да, я вижу, что вы монахи с севера. Я вам помогу. Кто вы, друзья, на каком языке говорите?
Обращавшийся к ним человек был низеньким, худощавым, на его лице играла какая-то кошачья улыбка. Он говорил на латыни, редком языке для этих мест, известном только ученым и тем, кто мечтал избавить их от денежек.
Ответил тот монах, что был моложе.
— Мы из Нейстрии, друг.
— О, я знал многих, кто прибыл оттуда, — заявил собеседник, мгновенно переходя на нормандское наречие. — Здесь у нас много ваших купцов. Они мне как братья. Прошу вас, идемте со мной. У меня есть отличная квартира по весьма сходной цене. Я стану вашим проводником по Константинополю, вашим другом в Новом Риме.
— Сколько?
— Сначала посмотрите комнаты, а потом скажете вашу цену. У вас есть деньги?
— Деньги у нас есть.
— Тогда идем.
Молодой монах покосился на старшего, который прикрыл глаза, соглашаясь. И они пошли за коротышкой.
Монахи, вероятно, принадлежали к разным орденам. Они оба были в черных рясах, и у младшего на голове была привычная в здешних краях тонзура Западной церкви — выбритая макушка, обрамленная неширокой лентой волос. У второго же седые волосы были подстрижены коротко на затылке, зато оставлены на макушке. Проходимцы и воры из доков оставили этот факт без внимания — они повидали на набережной всяких людей, главное, чтобы у них водились деньги.
Монахи пошли в город, радуясь возможности размять ноги после долгого морского путешествия. Они миновали несколько шумных улиц, быстро удаляясь от широкой площади в порту и приближаясь к хитросплетению темных переулков. Монах с седыми волосами нес на плече свернутое одеяло, молодой монах тащил за спиной вещевой мешок. При входе в узкий переулок путники засомневались.
Провожатый принялся успокаивать их:
— Не бойтесь, друзья, это же Константинополь. Город мира, он способен напугать даже самых сильных, но идемте, позвольте мне проводить вас. Я буду вашим другом. Как вас зовут?
— Я Аземар, — ответил молодой монах. — А он Може.
— Что ж, добро пожаловать, Аземар и Може! Давайте я понесу ваши вещи.
— Наши вещи мы понесем сами, — сказал Може. Он говорил с сильным акцентом, не так, как молодой монах.
— Очень, очень мудро. Очень правильно держать все ценное при себе. Но меня вам опасаться не нужно. Идемте.
Монахи переглянулись. Може хлопнул Аземара по плечу.
— Нам же надо где-то ночевать.
Они пошли вслед за греком через квартал рядом с маяком, по нищим улицам, подобным сплетению корней, которые постепенно расползались по склону холма все ниже.
— Какие странные здесь дома, — заметил Аземар. — Один на другом. Зачем они так строят?
— Они строят дома вверх, чтобы занимать меньше земли, — пояснил Може. — Не везде в мире так, как у нас дома. Но, возможно, в один прекрасный день эти высокие постройки покажутся тебе такими же обычными, как дома во Франкском королевстве.
Аземар перекрестился.
— Сюда, вниз.
В переулке было темно даже в разгар дня. Он был такой узкий, что здесь едва смогли бы пойти плечом к плечу два человека.
Они вошли, первым рослый монах, за ним грек, а замыкал вереницу молодой монах.
— Мне кажется, я ни за что не найду дорогу обратно, — сказал Аземар.
— А тебе это и не потребуется.
Грек выхватил из-за пояса нож и ударил пожилого монаха в спину. Из темноты раздались крики, к ним подбегали какие-то люди. Один с дубиной, другой с доской, третий со скверным копьем.
Нож с треском распорол рясу Може. Грек отшатнулся, с изумлением уставился на сломанное лезвие.
Може развернулся и с размаху ударил грабителя кулаком в лицо, удар был настолько силен, что тот упал на булыжники, обмякший, словно оглушенный угорь. Аземар отступил к стене, быстро крестясь. Зато Може и не помышлял о молитве. Он двинулся на нападавших, встав между ними и своим товарищем.
