Вперед выступил старик с круглым румяным лицом, в шапке, отороченной лисьим мехом. Пояс, обтягивающий дородный живот, был шит золотой нитью, а в руке старик держал резной посох, чтобы ни у кого не вызывало сомнения — перед ним старейшина.
«На сожжение как на праздник принарядился», — неприязненно подумал о нем Владигор.
— Ведьма она, господин, — сказал старейшина, низко кланяясь. — Чужая, прибилась к нам весной. Мы к ней со всею душой, а она нам злом отплатила. Душа у нее черная…
— Какое же зло она вам учинила, люди добрые? — спросил Владигор, разглядывая колдунью.
Женщина была молода и красива. Она заметила интерес к себе неведомо откуда взявшегося конного и попыталась ему улыбнуться. Подивился Владигор ее бесстрашию. На костре стоит, а улыбка-то не жалобная, а дерзкая.
Владигор повернулся к старейшине:
— В чем же вина ее?
— Скот нам весь извела… — отвечал тот.
Бабы и мужики за его спиной зашумели.
— Тихо! — прикрикнул на них князь, и они разом смолкли, чуя, что перед ними человек, привыкший приказывать. — Сказывай, как извела она вашу скотину…
— Червей подкидывала… зайдет на двор — якобы хозяйку проведать, а сама — шасть к скотине и ну сыпать червей из рукава. Купава видела…
— Видела… — поддакнула молодая бойкая девка, выступая вперед.
— А ты что скажешь? — оборотился князь к пленнице.
Женщина хотела ответить, да не успела — один из парней, видя, что добыча может ускользнуть, схватил заранее приготовленный горшок с углями и швырнул в хворост — сухие ветки вмиг полыхнули. Только ветер гнал огонь в сторону, и до жертвы пламя не достало. Случай этот так напомнил Владигору прошлое — как гнались за Лерией сельчане, как кидали в нее камни, что почудилось ему на мгновение — это Лерию на костре собираются сжечь. Мигом двинул он Лиходея на толпу. С визгом крестьяне бросились врассыпную. Один из мужиков попытался ткнуть князя в бок вилами — да куда ему было, неумехе, — меч молниеносно перерубил древко, и обезоруженный смерд пустился наутек. Владигор спрыгнул с коня прямо на поленья, разрезал веревки, обвивавшие стан женщины, и, по- прежнему держа меч обнаженным, помог ей спуститься на землю. Пламя, будто только и дожидалось этого мгновения, поднялось вверх столбом, загудело.
— Век не забуду, милый… — прошептала женщина разбитыми в кровь губами. — Придет время — отплачу…
Тут Владигор почувствовал, как женский стан ускользает у него из рук, и увидел, что вокруг его руки обвилась толстенная черная змея. Мгновение — она шлепнулась на землю, свернулась кольцом, распрямилась и… Староста попытался ударить змею посохом и уж наверняка пригвоздил бы ее к земле, да не успел — гадина увернулась и, взвившись в воздух, вонзила зубы в живот старику. Тот завизжал, замолотил по воздуху посохом, а змея уже нырнула в высокую траву и скрылась из глаз. Купава кинулась к оседавшему на землю старику.
— Деда, не помирай, — запричитала она. — На кого ж ты меня оставишь…
Бабы все разом завыли. Мужики молчали — смотрели хмуро.
— Погодите выть! — прикрикнул на них Владигор. — Дайте поглядеть. Наверняка его вылечить можно.
Он склонился над стариком, задрал рубаху и тут же почувствовал, как чья-то тень упала на него сверху.
— Ударишь ножом — изувечу, — предупредил он, не оборачиваясь.
— Не трожь его! — закричала Купава. — Может, в самом деле поможет!
— Поможет, как же… — процедил стоящий за спиной, но все же нехотя отступил.
Владигор стал рассматривать укус. На белой коже старика, чуть повыше пупка, чернели две крошечные ранки. А вокруг них, вспухая, наливалось красным пятно. Владигор накрыл его ладонью. Почувствовал, как яд хочет разлиться дальше, разбежаться вместе с кровью по всему телу и остановить сердце. Только не выйдет из этого ничего. Владигор стал медленно сжимать пальцы, выгоняя яд наружу. Из ранки по капле стала точиться черная жидкость. От усилия пальцы сделались непослушными, и рука онемела. И весь правый бок. Силен яд. Да не просто яд — в самом деле колдовская зараза. Не ошибся старик, когда хотел ведьму сжечь… А ведь как была похожа на Лерию… Может, притворилась?.. Может, знала, кто перед ней, и нарочно приняла схожий облик? Владигора била крупная дрожь. Рубаха и кожаная куртка под кольчугой сделались мокрыми от пота. Неужто не осилит?.. Красное пятно уже сошлось вокруг ранки — не ладонью, пальцем можно прикрыть… Выльются последние ядовитые капли, и минует лихо. Но эти-то последние капли никак и не желали выливаться — катались под кожей под нажимом пальцев туда-сюда, будто надеялись ускользнуть. Владигор изо всей силы сдавил пальцы. Брызнуло во все стороны черным ядом, будто лопнул гнойник, старик охнул и обмяк… А ранка сделалась чистой, красной — два крошечных пореза на коже. И все.
— Ну вот… теперь чистой тряпицей перевяжи, до свадьбы и заживет… — улыбнулся Владигор, распрямляясь.
Деревенские стояли вокруг молча и во все глаза смотрели на него.
— Колдун небось… — шепнул кто-то.
— Да нет, молод больно…
— Так ведь это же князь… — крикнул один из парней то ли испуганно, то ли радостно. — Я в Удоке слыхал, что ему всякая чародейская сила подвластна…
— Владигор… — зашумели смерды и разом попадали на колени, в пыль лицом, точно так, как представлял он тогда на площади и чего не желал. Не желал, а увидеть пришлось. Струхнули селяне не на шутку — вынет князь меч да порубает мужикам головы за то, что осмелились его ослушаться… Да что ослушаться! Сказать страшно — Тишка-то с ножом к нему со спины заходил. «Выдать Тишку!.. Голову ему с плеч!..» Каждый, выкрикнув свое, вновь падал лицом в пыль.
— Будет вам! Встаньте! — приказал Владигор. — Не за что мне вас казнить. Лучше б накормили с дороги.
— Ко мне пожалуй, князь, ко мне! — завопил тонким срывающимся голосом старейшина и, тут же вскочив на ноги, будто не лежал минуту назад при смерти, засеменил вперед, одной рукой придерживая живот, а другой указывая князю дорогу.
Изба у старейшины была ладная — на подклети, крыльцо со срубным рундучком, засыпанным для устойчивости песком. В углу избы у входа — печь с дымницей. По стенам — лавки из ровного белого бруса, широкие и ровно обделанные. На полках — горшки и корзины с припасами.
— Как погляжу я, у тебя тут не изба, а настоящий дворец, — улыбнулся Владигор.
Старейшина суетился. И хотя рана еще давала о себе знать и старик то и дело хватался за живот, тихо постанывая, но присесть он все же не осмеливался.
— Будет тебе чиниться, — сказал Владигор. — Я перед тобою виноват. Сядь.
