— Умри, жалкий негодяй, и знай, что прежде, чем прах твой истлеет в земле, память о тебе сотрется из памяти людской. — Тут рык на минуту прервался и грустный голос произнес. — Нет, некрасиво. Это тавтология.
Заинтригованные донельзя, маркиз и граф приоткрыли дверь в кабинет Фафута и обнаружили главного бурмасингера на его собственном столе — среди папок с документами, свитков, пергаментов, чернильниц, печатей и письменных приборов, до которых он был большой охотник — в крайне эффектной, но очень неудобной балетной позе, больше подходящей для памятника на родине героя, чем для живого человека.
— Что с вами? — воскликнули вельможи нестройным дуэтом.
— Тавтология, — все так же печально пояснил Фафут со своего стола. — Мне за нее еще в школе тройки ставили по риторике и гладкописанию.
— Про тавтологию я, положим, понял, — кивнул граф. — А вообще все это…
— Ох, — и Фафут спрыгнул со своего возвышения с грацией юного вавилобстера. — Простите, Ваше сиятельство. Совсем одурел от безделья. Размечтался.
— О чем же, позвольте полюбопытствовать? — спросил обычно деликатный, но тоже одуревший от безделья Гизонга.
— Мир спасаю, — скромно пояснил бурмасингер. — Случилась катастрофа. На нас напал враг хуже Генсена, и тогда я… то есть мы… то есть вы, но немножечко все-таки и я…
— Что вы говорите, дорогой Фафут, — мягко упрекнул его граф. — Это же ваши личные мечты. В ваших личных мечтах меня вполне могло не оказаться на рабочем месте. Я, например, уехал в какую-нибудь далекую провинцию расследовать какое-нибудь выдающееся преступление…
— Без господина Фафута? — удивился маркиз Гизонга.
— А ведь верно. Без вас уехал в далекую провинцию. Это, как минимум, странно. А почему я уехал без вас?
— Вы не уехали: вы в каземате, — растолковал бурмасингер. — Вас захватили коварные мятежники. И вас, маркиз, тоже. А тут атака. Такангор ко мне прибегает — глаза выпученные, шерсть дыбом, весь на нервах, выручай, говорит, а то больше некому.
— А где же наш славный Ангус? — против воли поинтересовался граф.
— Еще не придумал, — ответил Фафут, всегда честный, что на посту бурмасингера, что на посту спасителя человечества в целом и Такангора Топотана в частности. — Но тоже, конечно, попал в какую-то жуткую передрягу, так что будем спасать. Король пока на свободе, что значительно осложняет и без того сложное положение. И вот враг врывается во дворец, я встречаю его с мечом в одной руке и флагом в другой. Кульминация — столкновение добра со злом. Я произношу главную речь своей жизни. Словом, все отлично складывается, и тут такая неприятность. Как быть с тавтологией?
— Сейчас подумаем, — сказал граф. — Как там у вас? И самая память сотрется из… а, действительно, откуда бы она могла стереться? Из умов? Нет, нельзя. Из истории — не впечатляет. Сейчас, сейчас, подумаем… А вы, голубчик, полезайте обратно. Это послужит нам вдохновением.
— Не надо думать, — решительно молвил маркиз, тревожным взглядом провожая громоздящегося на стол бурмасингера, — и полезать не надо, а надо слать гонцов во все концы. Нам сейчас срочно нужен какой-нибудь мятеж или заговор. Или война, на худой конец, хотя это значительно дороже. Не то мы тут все рехнемся окончательно и бесповоротно. И немедленно пишите в Кассарию: если и у них нет никаких проблем, то у нас точно будут неприятности.
Но кто-то судьбоносный оказался к ним милосерден. Им не пришлось совершать героические деяния в поисках счастливого решения. Счастливое решение ворвалось к ним само, шелестя на ходу сегодняшней газетой.
Сперва, правда, в комнате появился слуга и, сделав вид, что главный бурмасингер в загадочной позе в центре письменного стола как нельзя более соответствует духу и букве этого заведения, сдержанно молвил:
— Ваше сиятельство, ваша светлость, ваша милость, разрешите доложить, к вам его превосходительство, генерал…
Договорить он не успел: Галармон вместе с газетой уже был в центре событий. Но лакей не сдавался. В конце концов, он не мог позволить себе небрежности, а потому исполнял свой долг до конца, даже если дела обстояли таким образом, что «его превосходительство генерал» был еще за дверью, а «Ангус да Галармон» уже в кабинете, и сообщать об этом вслух не имело смысла. Договорив фразу и стоически проигнорировав, что его никто не слушал, лакей отбыл к себе, в приемную, где в ожидании очередных приказов либо посетителей утешался добрым илгалийским винцом. Что поделаешь, разброд и смута, вызванные благолепием, прокрались даже в святая святых Тайной Службы. Впрочем, вельможи действительно не обратили на лакея внимания.
— Доброе утро! — весело вскричал Галармон, и произнес это настолько радостно, что даже самый отъявленный скептик не посмел бы ему возразить. — Вы уже читали сегодняшний «Паникер»?
— Нет, — ответил за всех граф. — Читать там абсолютно нечего, друг мой. Мне ли не знать.
— Не скажите, — и генерал прошелся по кабинету чуть ли не вприпрыжку.
То есть он прошелся именно вприпрыжку, но безупречное воспитание не позволило вельможам осознать это в полной мере. Они просто отметили, что генерал чрезвычайно возбужден и необъяснимо весел.
— Вас что-то обрадовало? — уточнил маркиз.
— До глубины души. Да нет, не может быть, чтобы вы не читали интервью.
— С вами?
— Стал бы я так радоваться из-за дурацкого интервью.
— Но вот же радуетесь, — не утерпел справедливый бурмасингер, сползая со стола. Тут только Галармон обратил внимание, где находился все предыдущее время достойный Фафут, но не озвученная пока что идея увлекала его настолько, что он не стал тратить время даже на самый естественный в этом случае вопрос — что это с вами? Его сознание только зафиксировало сам факт сползания со стола и снова обратилось к газете.
— Это не просто паршивое издевательское интервью — это особенный, сакральный текст. Из-за него многое изменится в нашем скорбном мире.
— Даже если завтра напечатают эксклюзивное интервью Тотиса, в мире все равно ничего не изменится, — возразил граф.
— Так то Тотис, а то «Королевский паникер», — туманно пояснил Галармон. — В общем, садитесь и слушайте, я вам сейчас прочитаю.
* * *
Пресса тоже тяжело переживала период невыносимого покоя и благополучия. Вокруг не происходило ничего сколько-нибудь значимого, но не может же уважающая себя газета выйти утром с сообщением о том, что сегодня в стране не случилось ничего интересного. Ошалевшие от отсутствия тем журналисты бросались из крайности в крайность. «Красный зрачок», вероятно, в припадке отчаяния напечатал огромную статью о здоровом образе жизни. «Траво-Ядные новости» вконец замучили читателей советами по воспитанию подрастающего поколения, выведению старых пятен с фамильных доспехов и выпечке домашних бисквитов в походных условиях. «Деловой сплетник» внезапно принялся обозревать культурные новости, а также неосмотрительно объявил конкурс на лучший патриотический рассказ — что окончательно подорвало и без того угасающие душевные силы его сотрудников. А «Королевский паникер» блеснул интервью с героиней битвы при Липолесье, офицером кассарийской армии, дамой Цицей Хвостокрут.
