— Мы всего лишь в паре месяцев пути от города, — поддержал друга Евсей. — Так что нам не приходится опасаться даже полугодовой стоянки.
— Госпожа Айя не любит, когда нарушаются ее законы, — качнул головой хозяин каравана. — Она не позволит нам повернуть назад.
— Атен, — две пары глаз пристально глядели на него, — всякий караванщик знает, что в снежной пустыне разрешено идти лишь вперед, вслед за солнцем. И только один раз в вечности повелительница снегов позволяет нарушить эту заповедь и пойти обратной дорогой. Мы еще не воспользовались своего права, и ради спасения каравана…
— Конечно, — тот опустил голову на грудь и, к удивлению спутников, умолк, не споря.
Лис придвинулся к нему, положил руку на плечо:
— Что с тобой, Атен?
— Не знаю! — тот отвернулся, но потом, словно решив, что лучше не оставлять недомолвок, продолжая смотреть в сторону, тихо произнес:
— Последнее время я все время ловлю себя на мысли, что наш путь не так долго, как мне представлялось раньше. Однажды пустыня попрощается с нами…
— Ты предчувствуешь гибель каравана? — насторожился Лис.
Какое-то время Атен молчал, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом качнул головой:
— Нет. Нечто иное. Не белый траур, а полноцветие красок. Это время еще далеко, но метель уже грустит по нему, я слышу печаль в ее голосе… Только в ее грусти нет боли, скорее чужая, незнакомая ей пока радость… И, все же, это непонятное будущее беспокоит меня больше, чем холод смерти, как любая неподдающаяся объяснению загадка пугает сильнее понятной и предвиденной беды.
— Может быть, дело в том, что рано или поздно мы вернемся к Эшгару, — промолвил Лис.
— Не упоминай этого названия! — глаза Атена сверкнули гневом. — Только горожанин носит в сердце имя своего города! Для караванщика все они — чужие и безымянные!
— Ладно, пойду посмотрю, как там дела, — вздохнул огорченный странным поведением друга Лис и поспешно выбрался из повозки.
Евсей повернулся к брату:
— Ты хочешь остаться один? Мне уйти?
— Нет, — тяжело вздохнул Атен. — Ты прав, мне станет легче, если я выговорюсь.
— Что тебя беспокоит?
— Мати. Дети каравана. Те из них, которые родились не во время остановок в городах, а в пустыне… Евсей, мне кажется, что метель действительно коснулась их душ своим крылом. Иногда я вспоминаю, как в детстве, слушая истории караванщиков, или потом, уже в пути, читая их своды, меня поражал этот ужасный закон: убивать рожденных в снегах…
— Да, торговцы во все времена старались подгадать рождение ребенка к остановке в городе, женщины прибегали к различным уловкам, лишь бы родить не в снегах… Настоящие караванщики, не мы, изгнанники, верили, что тот, кто пришел в снегах, выжил он или нет, принадлежит не людям, а госпоже Айе, и должен быть отдан Ей. Но мы-то другие! Неужели ты жалеешь, что мы отказались от этого чуждого нашему сердцу закона? Неужели ты смог бы убить свою дочь только потому, что она родилась не в городе, а в повозке среди снегов?
— Конечно, нет. Но я говорю о другом… — он вздохнул, помолчал какое-то время, подбирая слова. — Если предчувствия не обманывают меня, если нам… Будет позволено остаться в родном городе, что станет с ней? Раньше я не задумывался над этим. Но… В последнем городе страж спросил мою девочку, не хочет ли она жить обычной жизнью, не скитаться по бесконечным дорогам среди ветров и стужи. Любая бы на ее месте ответила, что только об этом и мечтает!
— В каком бы поколении ты ни был караванщиком, ты хочешь вернуться в город. Это удивительно…
— Вот мы в дороге тринадцать лет, кажется, уже начали к ней привыкать.
— И все равно что-то влечет нас в города…
— Мы смирились со своей судьбой, но все еще надеемся на чудо.
— Наверно, потому, что мы родились в городе, там наша родина…
— Может быть, именно из-за этого караванщики и убивали детей, которые пришли на свет в пустыне. Они казались им… не такими, как все, ибо в них не было этого чувства. Для них светит, их влечет к себе иная звезда, — задумчиво пробормотал Атен. — Я чувствую это, когда смотрю в глаза Мати… Евсей, я не знаю, что делать. Моя девочка не сможет жить в городе, она принадлежит иному миру!
— Не думай об этом. Как бы то ни было, минует еще не один год, прежде чем мы придем к Эшгару. К тому времени Мати вырастит. Возможно, она изменится, а нет, что ж, она сможет сама избрать свою судьбу и путь, по которому идти. Оставь грядущее завтрашнему дню, все равно настоящее не способно дать ответ на его вопросы. Кто знает, что ждет нас через миг? Если твоей дочери суждено что-то иное, нежели то, что ждет нас всех, путь покажет это. Верь: боги мудры, Они ничего не делают просто так.
— Есть способ повлиять на будущее. Но решение нужно будет принять заранее. В пяти годах пути дорога расходится. Одна возвращает к… нашему городу, вторая идет в неизвестность, в ту часть снежной пустыни, куда не заходил ни один караван. Я долго думал об этом… Может, ради наших детей нам не стоит завершать круг?
— Даже если там нас ждет смерти? Великие боги, Атен! — не выдержав, воскликнул Евсей. — Ты зовешь беду! Подумай о караване, о людях, которые доверили тебе свои жизни!…И, потом, все надежды на то, что нам разрешат остаться в Эшгаре — лишь мечты, не более того! Подобное не позволяется даже тому, кто добровольно ушел с караваном, а потом, передумав, решил вернуться. Мы же были изгнаны! Атен, нас обвинили в ужасном преступлении: заговоре против Хранителя!
— Ты был слишком юн, чтобы понять. Но я столько раз рассказывал тебе обо всем и надеялся, что ты… Мы не были ни в чем виноваты! Все знают, что те обвинения — ложь! Даже служители, как они того ни хотели, не смогли ничего доказать!
— Если б смогли — нас ждала бы казнь. А так — изгнание. Но, что бы там ни было, для всех в городе мы — святотатцы… — Евсей опустил голову на грудь. — За минувшие годы ты о многом забыл, стал по духу караванщиком, но в Эшгаре-то все по-прежнему. Жизнь в городе зависит от Хранителя и не важно, плох он или хорош. Закон говорит: "Хранитель может делать все, что пожелает, и да никто даже в мыслях не осудит его".
— Но Лагар был безумен! Он не понимал, что творит! — вспыхнул караванщик.
— Был нарушен закон, — продолжал настаивать на своем Евсей. — Мы представляли опасность — и нас изгнали.
— Собаки! Нужно было… — на миг он умолк, с силой стиснув зубы, заставляя себя успокоиться и признать: — Ты прав, я стал смотреть на все произошедшее глазами караванщика.
— Так проще.
— Как же мы были молоды и наивны тогда! Еще немного, и ложь обернулась бы ужасной правдой, несущей смерть…
