— А где Даждь? — воскликнула она.
— У жены, должно быть, — коротко обронил Перун и, вяло ответив на приветственный поцелуй сестры, прошел к родителям. Жива, смущенная таким приемом и вестью, держалась позади.
Поприветствовав родных, Перун вспомнил и о жене: — А Дива где?
— Ждет, — ответила мать, приглашая сына следовать за собой.
Решительным шагом витязь направился в замок, сворачивая к покоям жены. Только на втором повороте его обогнала Жива, помчавшаяся хлопотать по хозяйству.
Оставшийся один во дворе, Ящер подогнул сразу все четыре ноги и упал на камни, встав с них уже бурым конем. Отряхнувшись как собака, конь сам потрусил к распахнутым настежь дверям конюшни.
* * *
Когда громовой рык возвестил о появлении Перуна, Дива сидела у окна и вышивала мужу рубашку. Увидев огромного зверя, снижающегося во двор, она встала было, чтобы идти, но ноги подогнулись, и она без сил опустилась на лавку. Вбежавшая служанка что-то спросила — Дива только покачала головой, даже не расслышав ее слов.
С той осенней ночи Перун являлся еще пять раз — первый раз через месяц, когда младшим близнецам исполнилось два года. Он так бережно взял детей на руки, что они даже не проснулись. В эти мгновения у него было такое лицо, что Дива чуть не плакала — казалось, витязя сжигает какая-то тревога и боль, как будто скоро ему предстояла разлука с детьми. Его даже не обрадовала весть о том, что Дива, скорее всего, в третий раз тяжела от него. Сейчас шел уже шестой месяц, но на первый беглый взгляд казалось, что женщина просто пополнела. Впрочем, Перун знал об этом — он даже пытался послушать, как шевелится внутри ребенок. По его словам выходило, что надо опять ждать двойни, но Дива ему не верила.
Он вошел неожиданно и замер на пороге, во все глаза глядя на жену. Дива поднялась, прижимая руки к груди. Рубаха сползла с ее коленей на пол.
— А я… я вот хотела для тебя подарок, — вымолвила она. — Не успела…
— А я думал — больна, — коротко сказал Перун, приваливаясь к косяку. — Ты — как? Здорова?
— Да…
— И хорошо, — Он опять выпрямился и скинул на пол плащ — как всегда ночами во время коротких встреч. — Я устал — сейчас в баню, грязь смыть, а потом — к столу. Позже все расскажешь!
И он вышел, жестом предложив ей следовать за собой. Он вел себя так, словно не было тех ночей. Дива сжала кулаки и отправилась за ним.
В бане, пока она оттирала его черное от загара тело, сплошь состоящее из могучих мускулов, он все время что-то говорил, расписывая свои похождения. Во время ночных визитов о них он не обмолвился ни словом, и сейчас Дива принимала его словоохотливость как должное. Она не обращала внимания на то, что он не давал ей вставить слово даже потом, во время ужина, когда ему внимали уже отец, мать, брат и сестра. Жива больше слушала из-за Даждя — все в замке успели понять, что брошенная своим якобы женихом Велесом девушка сохнет по Даждю, своему родному брату. Это обсуждали все, забывая, что и Марена Даждю сестра. Что до Смаргла, то он жадно, как дитя, впитывал слова брата — младший Сварожич, несмотря на возраст, мало и ненадолго покидал северные земли. Сердце его плакало и пело, когда он слышал о дальних землях и приключениях.
Дива, как и остальные, просто любовалась мужем, утешая себя тем, что потом они останутся наедине и она вознаградит себя за все. Но в изложне ее ждало разочарование — добравшись до постели, Перун заснул так быстро, что не успел даже поцеловать жену. Она полночи проплакала в подушку, а наутро у нее пропало всякое желание напоминать ему о детях. Он вернулся — и все началось сначала.
* * *
Слуги Змея сбились с ног, бегая по огромному лабиринту пещеры, где устроил свое обиталище их господин. Сложнее всего оказалось услужить недавно пойманной пленнице.
Мера, который день не покидавшая большой комнаты, куда ее поместили, и часа не просидела спокойно. Она то барабанила в тяжелую дверь кулачками, то металась из угла в угол, то с досады принималась бить все, что попадалось под руку. Слуги входили к ней на цыпочках — забившись в угол, девушка сверкала оттуда настороженными глазами, и стоило кому-то замешкаться, уходя, в него тут же летела только что принесенная еда. В первый день пленница вообще опрокинула на слуг все, что они ей принесли, и вдобавок разбила о чью-то голову кувшин. Сейчас она вела себя тише — принимала угощение, но с таким видом, словно ей предлагали камни и ядовитых змей, а остатки неизменно оказывались на лицах слуг, когда те приходили чуть позднее. Будь ее воля, Мера вообще не пускала бы никого к себе, но стоило чуть задержать обед, как она поднимала такой шум, от которого в пещерах при сильном эхе мало кому было сладко. С облегчением все вздыхали, когда она засыпала.
Иногда же ей приносили совсем иные дары — меха, украшения, редкие ткани. Черному Змею ничего не стоило добыть все это или вообще создать — он ведь был чародеем и мог сотворить многое — и он хотел поразить пленницу и заставить ее быть смирнее. Ее и так поселили в комнате хоть и небольшой, но роскошно убранной. Стены были увешаны тканями, привезенными издалека, пол устилали пушистые ковры. Изящную и богатую обстановку освещали выкованные из золота светильники. На выбор пленнице были предоставлены самые разнообразные наряды и украшения, к ее столу подавалось все лучшее. Занятый добычей всего этого, Змей даже забыл о княжестве, что находилось у него под боком. Он мог бы его завоевать, но тратил время на поиски того, что могло бы покорить девушку. Шли дни, а дикая кошка продолжала буянить.
— Пошли прочь! Все вон! — визжала Мера, топая ногами.
Уставшие от ее капризов и криков, слуги торопливо собирали с пола осколки кувшинов и блюд. На ковре растекалась лужа только накануне принесенного Змеем иноземного вина — чуть попробовав, Мера заявила, что ее хотят отравить, и перевернула столик с яствами. Сама она сейчас стояла на лавке, сжимая в руке подушку.
— Вон!
Схватив светильник, девушка запустила им в слуг. Масло — его только что залили снова — разлилось, смешавшись с вином, и вспыхнуло.
Мера завизжала, отскочив. Пламя пожирало ковер в центре комнаты. Слуги бросились его тушить. Прибив огонь, они поспешили убраться, потому что Мера уже оценила происшествие и нацеливалась опрокинуть еще один светильник, чтобы создать пожар. Раньше, чем девушке это удалось, все слуги, толкаясь, выскочили вон. оставив ее одну.
Впрочем, смутить этим пленницу было трудно. Внезапно, словно решившись на последний шаг, Мера принялась торопливо стаскивать в кучу подушки, подволакивать лавки, сворачивать ковры и ткани. В центре комнаты она сооружала большой костер, располагая остальные вещи вокруг таким образом, чтобы огонь потом пошел по ним.
