Новый обычай пришел с новыми подданными, которых рыцари–мерсийцы уже не называют бриттами. Окликнуть так — обидеть. «Бритты» — имя побежденных, а эти — победители. Потому камбрийцы, по имени страны. Или кимры, что значит «друзья». Меж собой и с теми, кто не злоупотребит их расположением. Вот подскакал «друг» из передового дозора, прозвенел копытами коня по не отошедшей с ночного мороза дороге.
— Впереди засада. Меня не заметили, — всадник выдыхает облачко пара.
— Сколько?
— Пешие, больше десятка. Но и не больше двух. За дорогой следят. Назад не оглядываются. – Дозорный говорит отрывисто, не сбивая дыхания длинными фразами, наверное оттуда же и римская военная краткость, — Точней не считал. Боялся, что заметят.
А ведь рыцари Окты шли бы по дороге. И хотя бы головной дозор да попал под внезапный удар. Все–таки жители Кер–Гурикона, который мерсийцы зовут Роксетром, а римляне — Вириконием, «Белым городом среди лесов», слишком цивилизованны. Зато некованым лошадям воинов холмовых кланов бить копыта о камни не следует. Так что идти по обочине для них — привычка. Добрая, полезная привычка, спасающая жизни.
— Ждут нас на дороге? Хорошо. Мы зайдем со стороны холмов, — решает Окта. — Разомнемся. А то я замерз.
Дружинники скалятся молча – мокрый холод пробирается под одежду, сколько ее ни надевай. Согревает только движение…
Увы, на колеснице в кусты не сунешься. От всего боя графу достаются конское ржание, шум борьбы, короткий стук щитов, да привычное зрелище: дротики с коней в упор — саксонские щиты с таким украшением проще бросить, особенно рукам, ослабленным голодом и холодом – и рубка пехотинцев длинными кавалерийскими мечами. Роксетерцы сражаются молча, камбрийцы вопят и улюлюкают — вся разница. И оценить ее саксам вряд ли придется. Осталось вскинуть «скорпиончик» — на полноценное римское насекомое ручная баллиста не тянет — и ждать удачливых беглецов. Рядом разочарованно вздыхает кимрский рыцарь. Тоже наложил стрелу, а бить некого. Ничего, потерпит. Бездоспешным нечего делать в укрывавших засаду зарослях. А бить бегущих — посмотрим, кто успеет выстрелить раньше. Прирожденный конный лучник из Камбрии или рубака–мерсиец. Рыцарю — натянуть тетиву. Его сеньору — нажать на спуск.
Но беглецов все нет и нет… Зато на гребне холма с другой стороны дороги показалась вторая ватага. Помощь? А толку, когда на холме застыла колесница? И «скорпиончик» взведен. Щелчок тетивы. Рядом опустошают колчаны кимрские рыцари. Они успевают выпускать новую стрелу, когда первая еще в полете. Баллисту же взводить долго. Но единственный болт сделал свое дело. Заставил бегущих притормозить. Окта еще под Глостером заметил, насколько «скорпиончик» пугает врагов. Разница между ним и луком, как между мечом и топором. Топор может застрять, требует большего замаха. Но если уж железко пришлось по врагу — никакая кольчуга не удержит. «Скорпиончик» и того сильней: попадет болт в руку — прощай, рука. Попадет в ногу — прощай, нога. В голову — разобьет череп, как орех. Вместе со шлемом. В грудь, в живот — прошьет навылет, верная смерть. Любой щит — либо насквозь, либо вдребезги. Защиты — никакой. Вот и выходит, что даже одна колесница на холме ломает дух врага. А когда дух надломлен…
Рука тащит из ножен меч. По привычке. Серый красавец просит крови, а врагов уже не осталось. Живых. Приходится в качестве извинения слегка порезать палец. Куда бежали эти безумцы? Пешими, без строя — на конных лучников? Странно. Но вот на холм взлетают всадники, и Окта издает приветственный клич: перед ним свой, мерсийский разъезд. Сплошь латники. Командир знаком. И даже шапочно дружен — младшим сыновьям нетрудно приятельствовать. Хотя теперь Окта граф. Лен добыл сам, не получил по наследству. Друг так и остается младшим сыном отца, и только.
Что, конечно, подтачивает старую приязнь, рождает упреки уязвленной гордости:
— Совсем кельтом стал, на телеге ездишь! А я говорил, бритый подбородок до добра не доведет! Сбрей усы — римлянином заделаешься, — сам говорящий красуется пышной растительностью над верхней губой.
— Я колесницей только что ватагу хвикке разогнал, — хмурится Окта.
— С седла б не смог, или неудобно? – ухмыляется приятель.
— Смог бы. Через месяцок–другой, когда нога подживет. Так что выбирай: или я в колеснице, или меня тут нет!
— А, так это из–за раны? – и сразу видно, что зависти тут нет, иначе не звучало бы уважения, — Тогда я рад, что ты рядом, на чем бы ты ни передвигался. Славно поохотились: я загоном, ты из засады… И все–таки, чем хороши в бою колеса?
Быстры — четыре лошади на двоих ездоков и легкую повозку — это, все–таки, не одна с грузом на спине. Да, удобны раненому командиру, для которого, впрочем, делать их специально… Разве что престижа ради… Хороши колеса, но с недостатками, из которых главный: торсионная — волховское словечко, но отдающее римской стариной — колесница дорога. И баллиста тоже дорога… А вот про то, что показывает себя исключительно в компании другой конницы, приятелю лучше не знать. И никому другому тоже. Пока Роксетер не воспитает достаточное число собственных колесничих.
Снова дорога…
К вечеру погода испортилась. Спустился туман, сделавший перекличку крылатых и четвероногих любителей падали гулкой, потусторонней – не зря исстари обладатели этих голосов служили проводниками в мир мертвых. Вот и сейчас в густой волшебной пелене они исполняли исконную службу, тем охотнее, чем обильнее плата, данная мертвецами… Окта плотнее укутался в теплый плащ, подумал о будущем, согреваясь теплом не наступившей еще весны.
Новые люди придут. Не успеют кости побежденных истлеть, как удобренные войной поля разрыхлит, вместо саксонского плуга, легкая борона. Глубокая вспашка истощает холмы и рождает овраги. И откуда б ни пришли новые поселенцы, им придется учиться у соседей. Подчас — у Славных Соседей. Волшебный народ не сказка. Свидетельство тому – недавние победы, вернувшие бриттам былую веру в себя, а с ней и силу для новых свершений. Те, кого раньше почитали за богов, не оставили родную землю. Об этом следует помнить не только врагам, но и друзьям. Да и как забыть, если сам был свидетелем волшебной силы…
Из сумрачной дымки показались серые стены с наспех залатанными брешами. Как ответ на воспоминание, как ненавязчивый намек — с утра думал, придется ночевать в поле, но путь сквозь туман оказался короче. Случайно ли?
Хвикке — дикари. Бат для них оказался всего лишь бесплодной землей, плохо приспособленной к обороне. Да еще источником строительного камня. Некрасивого, серого. И прочного… Разбирали по преимуществу стены. Мрамор колонн и портиков остался. Туман скрадывал повреждения, и графу на миг показалось, что волшебная дорога завела квадригу на пару столетий в прошлое – показать былую славу прежних хозяев… Только окрики часовых успокоили – легионы здесь стоят уже не римские, а мерсийские. На смену золотым орлам и кумачовым штандартам пришли и утвердились медные драконы с черными полотнищами. Это хорошо, потому как к Клавдию и Агриппе дел у графа нет. Да и мучеником за Христа становиться никакого желания. Нет уж! Окта, как и мерсийский король, верен старой вере и Тору–громовику, но с христианами камбрийского толка дружен. Пенда тоже христиан не притесняет иначе, чем вполне терпимой насмешкой. И служить такому «язычнику» христиане Мерсии и Камбрии почитают честью!
