— Сегодня вечером к нам в дом придёт Сурен. Постарайся не задерживаться на работе. Я долго его уговаривал! Сурен из хорошей семьи, его многие знают и уважают. Он станет хорошим мужем и отцом.
— Брат, а Сурен случайно не тот толстяк со дня рождения Сури Азганун?
— Да, он самый, — донеслось из коридора.
Арпеник вспылила, в одной полупрозрачной сорочке, зная, что это заденет брата, распахнула дверь спальни:
— Ты шутишь? Этот потный мужик? А ты в курсе, что две его бывшие жены наплевали на традиции и развелись с ним?
Арсен отшатнулся, с ужасом окинув взглядом её смелый наряд, отвернулся, напрягся, помолчал, грубо кинул через плечо:
— Ты, сестра, совсем стыд потеряла! Ты — старая дева! К нам в дом скоро совсем мужчины ходить перестанут! Сегодня вечером ты встретишься с Суреном и будешь мила — это не обсуждается. — Арсен, не оборачиваясь, схватил свою сумку с трельяжа, хлопнул дверью — уехал на работу.
— Счастливого пути! — искренне пожелала ему Арпеник, сегодня ничего не могло испортить ей настроение.
Не успевшие остыть гренки оказались потрясающе вкусными. В отличие от большинства своих русских подружек, она не истязала себя бесконечными диетами, чтобы в двадцать семь лет пытаться влезть в одежду сорок четвёртого размера, которую носила в четырнадцать. Да, Арина, как её звали русские, была полноватой. Не толстой, а именно полноватой. Про таких как она, в прошлом говорили "кровь с молоком". Красивое овальное лицо с естественным румянцем, огромные карие глаза, обрамлённые длиннющими ресницами, смуглая, словно всегда загоревшая кожа, подтянутая грудь третьего размера, хоть и не шестидесятисантиметровая, но вполне приемлемая талия — всё это вкупе с покладистым характером и незаурядным чувством юмора делало её эффектной женщиной. Общее впечатление не портила даже миниатюрная горбинка на носу. Арина знала себе цену.
Подчеркнув правильные черты лица небольшим количеством косметики, она была полностью готова. Девушка вспомнила, что сегодня вторник — грудничковый день, её самый любимый день недели, ещё раз улыбнулась и выпорхнула на улицу.
Дорога до поликлиники номер сто один, где она работала педиатром, занимала около часа — они с братом жили на окраине. Ей нравилось московское метро. Во-первых, там можно узнать все веяния современной моды, рассматривая разномастных пассажиров, мысленно примеряя их гардероб на себя. Во-вторых, Арина любила читать. В их век огромного скопления разнообразных медиа: на любой вкус и цвет, чтение мало кого привлекало, но вопреки моде, Арина любила читать, с головой погружаясь в книжные миры, под безумный аккомпанемент метро. Ну и, в-третьих, если удаётся занять сидячее место, в метро здорово подремать.
Дважды сменив линию, через сорок пять минут, проведённых под землёй, Арина вышла на свежий воздух на станции "Пролетарская". Ветер дул со стороны Москва-реки, которую отсюда не рассмотришь, принося с собой влажную свежесть. Апрельское солнце достаточно высоко поднялось над городом, чтобы ей стало жарко в плаще. Залюбовавшись одиноким облаком, она ещё немного постояла, подождала, пока спадёт поток пассажиров, и только потом летящей походкой направилась в нужную сторону.
Вдоволь надышавшись свежим воздухом, прогулявшись по Крутицкому Валу, Арина ступила на первую ступеньку лестницы, ведущей в поликлинику. На работу как-то сразу расхотелось. Вдобавок ко всему, несмотря на то, что она вышла как обычно и абсолютно не торопилась — приехала раньше, часы утверждали, что до начала смены оставалось около двадцати минут.
Спасительно зазвонил телефон:
— Аришенька, здравствуй! Ты где?
Девушка улыбнулась мобильнику. Звонила её напарница, — медсестра Галина Григорьевна, немолодая добродушная матрона, больше всего любящая в этой жизни три вещи — детей, сладости и сплетни. Поводом для звонка, наверняка, стала одна из этих слабостей.
— Галина Григорьевна, а я уже скоро буду, что-то стряслось?
— Нет-нет! Всё как обычно… Разве что… Я же с шести утра на дежурстве, совсем замоталась в регистратуре и что-то так сладенького захотелось… Не в службу, а в дружбу, купи по пути упаковку моего любимого Овсяного…
— Конечно, куплю! Я, признаться, и сама с удовольствием с вами почаёвничаю за обедом! Галина Григорьевна, а давайте ещё возьмём немного халвы… Вы сейчас сказали про сладкое, и мне сразу почему-то захотелось халвы…
— Ариночка, ты моя спасительница! Как же я люблю, когда наши смены совпадают! Вчера, представляешь, поставили вместе с этой рыжей — ну, новенькая Лизка. Худая как палка и, видно, без мужика — злая как собака: на детей кричит, матерей оскорбляет, на меня всю смену смотрела как на врага народа. Как хорошо, что сегодня с тобой дежурить…
— Я тоже вас очень люблю! Скоро буду! — Арина снова улыбнулась: да, если весь день пройдёт не хуже чем начался — это будет чертовски хороший денёк!
Пятнадцать минут спустя девушка, поправляя изрядно потолстевшую сумку, с трудом открыла тяжелейшие двери детской поликлиники. "И кто придумал поставить здесь настолько тяжёлые двери, ведь дети никогда в жизни их не откроют!" — успела подумать она, прежде чем вошла в мир полный отчаянного плача, гула голосов и других звуков, которые невозможно идентифицировать.
Приёмный покой, как обычно по вторникам, заполнили десятки разномастных колясок, мамаши с розовыми и голубыми свёртками чинно выхаживали по залу, делились новостями в очереди у окошек регистратуры или сдавали одежду в гардероб — вот она, её любимая работа! Оставшись незамеченной, Арина прошмыгнула на лестницу, ведущую на второй этаж и дальше по коридору в огромный зал ожидания, где успели обосноваться первые пациенты. За крупной кадкой с разросшимся деревом лимонника она увидела знакомое лицо — Катерина принесла сына — Борю.
Внутри тридцать восьмого кабинета было тепло. Увы, создать атмосферу уюта в больничном кабинете практически невозможно. Сколько они с коллегами не просили главврача во время ремонта поклеить бактерицидные обои, он как человек старой закалки настаивал на обычной побелке. В итоге единственным атрибутом комфорта оставалось тепло, которого, правда, из-за старых насквозь продуваемых окон, тоже недоставало. Белое строгое убранство её рабочего места эмоционально подавляло, даже пёстрые игрушки для пациентов, сидели присмиревшие, не живые. Отогнав прочь неприятные мысли, о том, что скоро придёт лето и придётся распечатывать старые окна, в щели которых осенью они натыкали почти килограмм ваты, Арина бодро поприветствовала напарницу, что-то изучающую в пухлой карте больного:
