Действующие идолы выглядели в точности как детские игрушки, сшитые из ткани, набитые соломой и раскрашенные. У идолов были игрушечные деревянные дома, троны, мечи, все это жрец перемещал по столу с помощью священных щипцов, сопровождая действия пением, молитвами и звоном маленьких колокольчиков, что рядами висели над столом. Переливы колокольчиков были прекрасными, тоны их — неземными; музыка сообщала жалкому дикарскому ритуалу иную сторону, неожиданный смысл.
Господин Саойу пел на своем наречии, и губернатор не сразу различил слова молитв.
А различив — не поверил ушам.
— Да придет к нашему дому Высокий Харай и да возьмет нас под свою руку, — просил жрец. — Он, он оборонит нас…
Увидав куклу, губернатор едва сдержал смех — но нельзя было отрицать, что куклодел видел его и пытался изобразить в тряпичном идоле его черты. Кукла была больше прочих, с маленькими глазами, лицо ее постарались разрисовать так, как видели у уаррцев.
Потом появился враг.
— И да сгинет Желтоглазый! — решительно сказал господин Саойу. — Сгинет он, сгинет.
Нахмурив клочковатые брови, старик взял деревянными щипцами куклу, изображавшую злодея, поднял ее и с силой бросил о ритуальный стол.
Злодей был повержен. Набитые соломой конечности бессильно завернулись, нитяные патлы рассыпались по гладкой доске: жалкий вид имел он.
— Высокий Харай — вот кто оборонит нас от Желтоглазого!
Сказав это, старый жрец усадил куклу, изображавшую губернатора, на маленький трон в центре стола, и торжественно поклонился ей.
Злодей же лежал в ничтожестве.
У него были черные как уголь волосы и узкие, точно щелки, глаза, вышитые золотой нитью…
— Этого не может быть, — шепотом сказал Рэндо.
Тайс глубоко вздохнул и поднялся с колен. Оторвав взгляд от ритуального стола, Рэндо обнаружил, что Аяри уже стоит, с обычным своим отсутствующим видом. Оставаясь коленопреклоненным, Ллиаллау поднял голову, глаза его лихорадочно блестели; Рэндо понял, что сейчас островитянин возносит молитву уже не перед куклой-идолом, а перед живым божеством…
И бог повторил, чувствуя, как безумная усмешка растягивает губы, как кровь все быстрее бьется в висках:
— Этого просто не может быть.
* * *
Вечереет. Но еще не зажглись фонари, и стеклянные их бутоны похожи на льдинки в оправах из кованого железа. Черный металл кажется еще чернее на фоне снега, который падает и падает, свежий и тихий, заметая высокий город. Серебряные звезды церквей светятся под небом, затянутым облаками. Обледенелая мостовая покрывается скрипучим ковром.
Уже стал лед на реках. Совсем рядом — набережная Неи, и с нее доносится веселый гам: счастливые крики детей, катающихся на коньках, звуки шарманки, голоса разносчиков с пирожками и теплым питьем. Дворники, будочники и сторожа в господских домах закутались по самые глаза, теперь они похожи на неповоротливых чудищ. Мимо проносятся коляски, и от лошадиного дыхания идет пар.
Рэндо зябнет. Пальцы заледенели, не спасают форменные перчатки, и он прячет руки в карманы шинели, подымает плечи, зарываясь подбородком в шарф.
Маи жарко. Он родом с севера, из Меренгеа, и привычен к куда более суровым зимам. Его шинель распахнута, шарфа он не надевал вовсе, и Рэндо немного завидует другу.
Им по двадцать два года.
Еще вчера — курсанты, ныне же — лейтенанты инженерно-магических частей, они гуляют по Тысячебашенному, хохочут, задирают друг друга и встречных, пристают к хорошеньким торговкам, кланяются красивым священницам, забредают в трактиры, чтобы выпить чарку наливки и отправиться дальше… Маи успел подраться со студентами факультета высшей магии, которые вслух прошлись насчет тупых солдафонов, и теперь ему должны бочонок пива.
Впрочем, если Маи и получит свое пиво, то лишь через много лет, потому что завтра они с Рэндо отправляются на край света. На дальний, самый дальний Восток, за Улентари, за Нийяри, за Экемен, на тот берег Восточного моря, на сказочные острова, где обитают драконы, а глаза у людей непомерно огромны: вчетверо больше, чем положено природой.
Император решил, что Восточный архипелаг должен принадлежать Уарре.
Государь Аргитаи, прозванный Сияющим, сказал так.
Армейские некроманты разъехались по деревенским погостам — погостили, и хватит; на заводах в Меренгеа и Улентари делают скорострельные пушки и броневые платформы; дивизия за дивизией живые солдаты встают под ружье, и идут, идут к Восточному морю железные эшелоны. Янния, Тиккайнай, Ллиу, Аен, Хетендерана — сказочные земли, и имена их — песня, и нет сомнений в победе. Фельдмаршал Эрдрейари, не знающий поражений, ведет войска.
Рэндо и Маи, лейтенант Хараи и лейтенант Ундори, инженеры-маги, гуляют по Кестис Неггелу.
Маи ловит снежинки губами и улыбается.
Рэндо смотрит.
Стянув ненужную ему перчатку, Маи протягивает руку — совершенную руку потомственного дворянина, белую, длиннопалую — и ловит снежинку в ладонь.
— Видишь, какая она красивая? — спрашивает он.
Рэндо видит узкое запястье и нервные пальцы мага… снежинка в ложбине ладони действительно очень красива: удивительно крупная, точно нарисованная, геометрически правильная, с множеством лучей, ни один из которых не надломлен.
— Да…
— Это потому, что она формировалась в стороне от прочих, и ничто не мешало ее лучам расти. Для рождения красоты нужны одиночество и свобода… — так говорит Маи, и гордое лицо его становится почти мягким в задумчивости.
Рэндо смотрит.
Опомнившись, он отводит глаза. Нет, только не это, только не снова… Лучше уж думать, что просто завидуешь — завидуешь привычке к холоду, и тому, что особняк Ундори в столице выходит окнами на Данакесту, и тому, что Маи, дальний родич могущественных Князей Севера, зачислен в Отдельный знамен Мереи пехотный полк, и тому, что он так непозволительно, страшно, до сумасшествия красив… Завидовать постыдно, но это все-таки лучше, чем то, что в действительности чувствует Рэндо.
У Маи типичная внешность уроженца Меренгеа — ярко-черные волосы, ярко-белая кожа. Только раскосые глаза его не темные, как обычно у северян, а золотые, тигриные… Шинель Отдельного полка — черная, в отличие от обычной, серо-зеленой, которая не помогает сейчас согреться лейтенанту Хараи. В черной шинели, отделанной золотом, Маи так хорош, что не стыдно представить императрице. У него бешеный и веселый нрав, он отважен и высокомерен, не все его любят, но мало кто может устоять перед его напором, и словно опровергая собственный закон, в соответствии с которым одному человеку никогда не достается всей удачи, природа оделила Маи Ундори мощным магическим даром и научным талантом.
