Окидывая упорным и беспокойным взглядом опушку леса с двумя редкими, но очень толстыми березами над осиновым подседом, а за ними овраг с измытым краем, Арсений с насмешкой думал о Лизиных страхах поутру, которым, честно говоря, едва не поддался.
В самом деле, прав был батюшка, слишком много слушает она свою старуху Пелагею. Ну, какие ж опасности, право дело! Выгнали волчицу с острова, вот уж по лесу гонят ее, до того болота больше и не доберется никто.
Все и решится здесь, у оврага. Очень уж хотелось Арсению, чтобы охота закончилась удачей именно на его месте, мечталось, чтоб вышла на него волчица, а он уж покажет себя молодцом.
Стараясь размяться, Арсений пошевелил плечами, как вдруг хранивший молчание ворон над его головой прокаркал оглушительно — так что мурашки побежали по коже у молодого человека. Сорвавшись с ветви, птица начала кружить над опушкой и продолжала кричать.
Взглянув направо, в ту сторону, где — как он знал, — оставались батюшка и Ермило, — Арсений увидал, что по пустынному полю навстречу ему бежит… Нет, не бежит — летит, почти что летит нечто в голубовато-серебристом сиянии и совершенно безмолвно.
Арсений не верил собственным глазам. Очертания зверя походили на волка. Казалось бы, свершилось долгожданное, величайшее счастье — волк шел на него, как молодой человек и желал только что. Но почему-то ни капли радости Арсений не ощущал от этого. Наоборот, ужас сковывал постепенно члены его.
Собаки вопреки обыкновению, не лаяли как оголтелые, а жалобно скулили и жались к лошади Арсения. Сам конь под седоком волновался и несколько раз взбрыкнул, норовя сбросить его. Ворон над опушкой кружил все ниже и кричал все страшнее. Волк же мчался вперед и словно птица пронесся над широкой рытвиной, преграждавшей ему дорогу.
— Улюлю! — хотел прокричать собакам Арсений, но голос предал его. Он прошептал хрипло, оттопыривая дрожащие губы. Собаки не слушались. Позабыв всю выучку, они тянули в противоположную строну, желая бежать прочь.
Первой при приближении волка рванулась лошадь Арсения. Не слыша хозяина, она понесла под гору, перескакивая через водомоины, и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки, сорвав привязи. Вскоре они были уж далеко.
Ухватившись за гриву лошади, Арсений обернул-ся и ужас и без того значительный, почти заледенил его — быстро увеличиваясь в размерах волк гнался за ним, путь ему явно указывал серый ворон, летевший у Арсения над головой. Лязг огромных зубов слышался совсем рядом.
Заржав, лошадь Арсения остановилась, взбрыкнула так, что не удержавшись, молодой человек упал наземь. Больно ударившись, Арсений на какое-то мгновение лишился сознания — все потемнело у него в глазах. Только топот копыт удаляющейся лошади еще слышался тревожно. Где-то совсем рядом снова щелкнули зубы и задержавшийся или выбившийся из сил кобель пронзительно, предсмертно завизжал. Подчиняясь инстинкту, Арсений собрав силы, полз, не отдавая отчета, что спасение уже невозможно для него.
Сотрясаясь в безмолвном вопле, он ощутил, как чья-то влажная рука — да-да, не лапа, а именно рука, человеческая рука локтем сдавливает ему горло. Он невольно прогнулся назад. Ростом выше среднего, молодой, тренированный — отличный наездник и фехтовальщик, — Арсений отчаянно боролся за жизнь. Он схватил эту облипшую болотной тиной руку, сжимающую его горло и всеми силами старался ослабить захват.
Приоткрыв глаза он видел, как что-то острое, то ли лезвие, то ли звериный зуб сверкает совсем близко и рассекает воздух по короткой нисходящей дуге. Оно вонзается прямо в сердце Арсения. По телу молодого человека пробегает дрожь и наступает агония. Арсений чувствует во рту вкус собственной крови и умирает, успев встретить затухающим взором холодную улыбку черной Луны над собой.
* * *
— Ох, Арсений, ох, шаркун паркетный, — сокрушался князь Федор Иванович, отхлебывая охотничьей настоечки из серебряной чаши, — я ж на него положился. А он, гляди, как струхнул, сам сбежал, собак распустил. Домой к матери, под юбку поскакал, прятаться. Вот стыд, вот стыд! — продолжал он, — чего скажешь — то, Ермило? Перехвалили мы с тобой молодого барина. Испортился вовсе он в Петербурге, всю охотничью прыть потерял. Ну-ка, Митька, налей еще, — наклонившись с коня, князь подставил стремянному чашу, — хороша настоечка-то, чмокнул губами, — а все отчего, Ермило, — продолжал рассказывать доезжачему, — а из-за нее, из — за девицы этой Уваровой, о которой мне давеча княгинюшка моя шепотком рассказывала. Влюбился, скажи! Стишки пописывает тайком. Так какие ему нынче волки-то. Одна поэзия в голове. А, Ермило?
Бывалый кобель Бостон с мотавшимися на ляжках клоками дочесал брюхо и встал, насторожив уши. Потом слегка мотнул хвостом. Все охотники, прервав разговоры, устремили взгляды за кобелем. Старый волк, с седой спиной, с наеденным красноватым брюхом бежал по опушке неторопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Вдруг остановился — вся волчья морда его напряглась. Заметив людей, он как бы размышлял: куда, вперед или назад. Да видно, уверенный в себе, пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
— Улюлю! — прогремел своим звучным голосом Ермило и спустил за волком собак. Охотники поскакали следом.
— Улюлю, Бостон! — кричал своему любимцу доезжачий. Перерезывая волку дорогу, Бостон бесстрашно бросился вперед. Почувствовав опасность, волк запрятал хвост между ног и побежал быстрее. Бостон же, изготовившись к прыжку, взлетел с лаем и в мгновении ока очутился на волке — с ним и повалился кубарем в водомоину, которая оказалась перед ним.
Подскакав ближе князь Федор Иванович увидел вертящихся с волком в яме собак, из-под которых проглядывала серая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога и с прижатыми ушами испуганная, задыхающаяся голова — Бостон цепко держал зверя за горло. Довольный, князь Прозоровский уже потирал ладони, готовясь от удачи еще глотнуть ядреной настоечки, но вдруг вода в промоине замутилась до черноты, морды собак и волка исчезли, как будто их и не было вовсе — словно в черном зеркале увидел перед собой Федор Иванович залитое кровью человеческое лицо, вытаращенные мертвые глаза и обнаженные как у черепа челюсти. Вскрикнув, князь пошатнулся и закрыл рукой лицо. Митька тут же поддержал его и помог сойти с коня.
В это время голова волка высунулась из тел собак, наседавших на него, передние ноги стали на край водомоины. Зверь щелкнул зубами, Бостон свалился с его горла, и выпрыгнув задними ногами из ямы и поджав хвост, волк отделился от собак и потрусил вперед.
