— Кажется, кто-то еще, кроме меня, защищал себя от возможности быть отравленным, вырабатывая сопротивляемость к яду, — сказал Великий Ширван. — Умно. Должен сказать, это умно. — Он надолго замолчал, потом прибавил: — Мюраш. Из него действительно получился бы хороший правитель.
Он отвернулся и посмотрел в окно. В темноте ничего не было видно. Они слышали вой ветра, дующего из пустыни.
— По-видимому, — сказал царь, — я приказал убить не того сына и не ту мать. — Снова короткое молчание. — Это горе для меня, — снова повторил он.
— А эти приказы нельзя отменить, великий царь? — неуверенно спросил Рустем.
— Конечно, нет, — ответил Царь Царей.
Категоричность его тихого голоса, позже решил Рустем, пугала ничуть не меньше, чем остальные события того дня.
— Позови визиря, — сказал Ширван Бассанийский, глядя в ночь. — И моего сына.
Лекарь Рустем, сын Зораха, страстно желал в тот момент оказаться в своем маленьком домике, укрыться от ветра и темноты вместе с Катиун, Яритой и двумя мирно спящими малышами. Чтобы перед сном под рукой стояла чаша вина с травами, огонь пылал в очаге и чтобы окружающий мир никогда не стучался в его дверь.
Он поклонился лежащему на кровати человеку и пошел к двери.
— Лекарь, — позвал Царь Царей.
Рустем обернулся. Он чувствовал страх, это была до ужаса чужая стихия.
— Я по-прежнему твой пациент. И ты отвечаешь за мое благополучие. Поступай соответственно. — Это звучало как приказ, в голосе слышалась холодная ярость.
Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы понять, что это может означать.
Еще сегодня днем, в час, когда поднялся ветер в пустыне, он сидел в своей скромной приемной, готовился объяснять четырем ученикам способы лечения простой катаракты в соответствии с научными методами, разработанными Меровием Тракезийским.
Он открыл дверь. В освещенном факелами коридоре Увидел десяток усталых придворных. Слуги или солдаты принесли скамьи, некоторые из ожидающих людей сидели, привалившись к каменным стенам. Некоторые спали, другие увидели его и встали. Рустем кивнул Мазендару, визирю, а потом юному принцу, стоящему немного в стороне от остальных. Он стоял лицом к темному узкому окну-щели и молился.
Комендант гарнизона Винаж — единственный человек, которого знал Рустем, — без слов вопросительно поднял брови и шагнул вперед. Рустем покачал головой, потом передумал. «Ты отвечаешь за мое благополучие, — сказал Царь Царей. — Поступай соответственно».
Рустем отступил в сторону, чтобы визирь и принц могли войти в комнату. Потом сделал знак коменданту тоже войти. Он ничего не сказал, но мгновение смотрел прямо в глаза Винажа, пока те двое проходили в комнату. Рустем вошел следом и закрыл дверь.
— Отец! — вскричал принц.
— То, чему суждено случиться, произойдет, — хладнокровно произнес Ширван Бассанийский тихим голосом. Он сидел, опираясь спиной на подушки, его обнаженная грудь была забинтована полотняной тканью. — По милости Перуна и Богини планы Черного Азала пока удалось сорвать. Лекарь извлек стрелу.
Визирь, заметно растроганный, провел ладонью перед лицом, упал на колени и прикоснулся лбом к полу. Принц Мюраш посмотрел на отца широко раскрытыми глазами и быстро повернулся к Рустему.
— Да славится Перун! — воскликнул он, пересек комнату, схватил двумя ладонями руки Рустема и сжал их. — Ты получишь награду, лекарь! — воскликнул принц.
Только благодаря огромному самообладанию и отчаянной вере в собственные знания Рустем удержался и не отпрянул. Сердце его отчаянно билось.
— Да славится Перун! — повторил принц Мюраш, повернулся к кровати и упал на колени, как это только что сделал визирь.
— Во веки веков, — тихо согласился царь. — Сын мой, стрела убийцы лежит там, на сундуке под окном. На ней был яд. Кааба. Брось ее в огонь, прошу тебя.
Рустем затаил дыхание. Он быстро взглянул прямо в глаза Винажа, потом снова перевел взгляд на принца. Мюраш поднялся.
— Я с радостью сделаю это, мой отец и царь. Но яд? — сказал он. — Как это может быть? — Он подошел к окну и осторожно потянулся к лежащему рядом куску ткани.
— Возьми ее руками, сын мой, — приказал Ширван Бассанийский, Царь Царей, Меч Перуна. — Возьми ее снова голыми руками.
Очень медленно принц повернулся к постели. Визирь уже встал и пристально смотрел на него.
— Я не понимаю. Ты думаешь, что я брал в руки эту стрелу? — спросил принц Мюраш.
— На твоих руках остался запах, сын мой, — мрачно произнес Ширван. Рустем осторожно сделал шаг к царю. Принц обернулся — внешне озадаченный, не более того, — посмотрел на свои руки, потом на Рустема.
— Но тогда я и лекаря тоже отравил, — сказал он. Ширван повернул голову и посмотрел на Рустема.
Черная борода над светлой полотняной повязкой, глаза черные и холодные. «Поступай соответственно», — сказал он раньше. Рустем прочистил горло.
— Ты и попытался это сделать, — сказал он. Сердце его сильно билось. — Если ты брал в руки стрелу, когда выстрелил в царя, тогда кааба проникла сквозь кожу, и теперь она внутри тебя. Твое прикосновение безвредно, принц Мюраш. Уже безвредно.
Он верил, что это правда. Его учили, что это так. Он ни разу не проверял это на практике. Он ощущал странное головокружение, комната слегка покачивалась, словно колыбель младенца.
Затем он увидел, как глаза принца почернели, точно так же, как глаза его отца. Мюраш потянулся рукой к поясу, выхватил кинжал и повернулся к постели.
Визирь вскрикнул. Рустем, безоружный, шагнул вперед.
Винаж, комендант гарнизона в Керакеке, убил принца Мюраша, третьего из девяти сыновей Ширвана Великого, своим собственным кинжалом, метнув его от двери.
Принц с клинком в горле выпустил оружие из безжизненных пальцев и медленно повалился поперек кровати, Уткнувшись лицом в колени отца, и светлые простыни покрылись красными пятнами его крови.
Ширван не шевелился. И все остальные тоже.
После долгого мгновения неподвижности царь перевел взгляд с мертвого сына на Винажа, потом на Рустема. Медленно кивнул головой каждому из них.
— Лекарь, твоего отца как звали?.. — спросил он равнодушным тоном с оттенком легкого любопытства.
— Рустем заморгал:
— Зорах, великий царь.
— Это имя члена касты воинов.
— Да, господин. Он был солдатом.
— Ты выбрал другую жизнь?
Эта беседа казалась неправдоподобной до жути. У Рустема от нее закружилась голова. Поперек тела того, с кем он вел эту беседу, распростерся мертвец, его сын.
— Я воюю с болезнями и ранами, мой повелитель. — Так он всегда говорил.
