Но Ронен покачал головой: «А не боялись по мозгам получить?.. Что обвинят в антистримерском подстрекательстве? Это же в рахануте нынче самое модное обвинение!» — «Дороны — известные антистримеры, терять нечего!» — уныло отшутились близнецы, стараясь не смотреть на брата. «Но к делу, мальчики. Я бы хотел, чтобы мы вместе большой угав осваивали. Это ни в коем случае не будут настоящие уроки — с отметками и недовольством в случае недостаточного усердия…
Типа дружеской студии… Технику игры нам вместе придётся отрабатывать параллельно с отработкой конструкции», — заговорил Ронен, поглядывая на Ирми и Максима.
Ирми ухмыльнулся: «Беседер, мальчики. Уже поздно, и мы с Максом должны уходить: у нас есть местечко в Эрании, надо до него добраться, чтобы нас не замели.
Завтра вечером придём, — подошёл к близнецам Ирми, приобнял их и вдруг, повинуясь внезапному порыву, прижал к себе и забормотал: — Не переживайте, держитесь… Нам всем сейчас нужно держаться и не раскисать, а на вас возложено важное дело, вы и представить себе не можете, насколько…» Ирми с Максимом накинули темносерые плащи, на головы оба натянули картузы. Потом оба по очереди сжали руку Ноама, похлопали его по плечу, и Ирми тихо вышел вслед за Максимом.
После ухода Ирми и Максима ребята не отходили от Ронена, который тихо наигрывал простенькие мелодии на клавиатуре. Рувик тоже пробовал сыграть одну из своих песен, но потом оставил это дело и уселся в стороне с верной гитарой, на которой принялся тихо подыгрывать Ронену, Шмулику и Магидовичам, которые по очереди усаживались за клавиатуру.
Когда поздно вечером близнецы, усталые и возбуждённые, отправились с Цвикой и Нахуми спать, чтобы назавтра встать пораньше и снова заняться большим угавом, Ноам уселся в углу возле окна. На коленях лежал толстый том Мишны, но он даже не раскрыл его. Он глядел невидящими глазами в тёмный квадрат окна, и перед его мысленным взором маячило лицо отца, отчаянный взгляд его огромных глаз, который Бенци бросил на них с сестрой из-за плеча скрутившего его дубона. Потом перед мысленным взором возникло искажённое ужасом, залитое слезами лицо сестры и явственно услышал её отчаянный вопль. Он низко склонил голову над коленями, чувствуя, что к горлу подкатывает комок…
* * *
Пока в Эрании, а потом в Меирии происходили описанные выше события, в Неве-Меирии в доме Ханани-Доронов царило уныние. Ни рав Давид, ни его жена Ривка долго не могли понять, почему никто не возвращается из Эрании, несмотря на очень поздний час. Всю ночь они не ложились спать. Шилат уложила Бухи, потом они с мамой сидели в обнимку на широкой родительской кровати, ждали, ждали…
Их настораживало, что никто не позвонил. Только утром из сообщений по радио узнали, что произошло на Турнире. Потом позвонили Неэманы-старшие и рассказали подробности. Мистер Неэман рассказал раву Давиду об аресте Бенци прямо на Турнире после выступления близнецов, но перед самым голосованием. Это ошеломило стариков, и они начали гадать, почему дети не смогли вернуться домой… Неужели все вчетвером пошли спасать отца?
Старый рав Давид и Ривка, не желая говорить Нехаме правду, пытались её успокоить, уверяя, что Бенци надо было сразу после Турнира на пару дней поехать в столицу по каким-то служебным надобностям. Но Нехама, словно чувствуя беду, ни за что не хотела им верить.
После полудня к старикам Ханани пришла Ница, жена Гидона, и прямо с порога начала рыдать и причитать. Она сетовала на плохую погоду, из-за которой, и без того несовершенная, связь по та-фону новой конструкции, может быть, нарушена. А потом заговорила о том, что и её муж исчез в разгар Турнира, и никто не знает, где он сейчас. Цуриэль и Орен вернулись утром одни, кто-то их до дому довёз, но и они не знают, куда делся отец, думали, он уже дома… И вообще, слова вразумительного от них нельзя добиться. Потом, почти без паузы, чуть не захлёбываясь слезами, Ница начала рассказывать обо всём, что случилось в фиолетовом секторе — как дубоны избивали подростков, как несколько мужчин, в их числе — её муж и, кажется, Бенци… Ривка ласково и настойчиво обняла её за плечи и увела в глубину сада, подальше от Нехамы…
Мистер Неэман рассказал раву Давиду о подавленном состоянии Ноама после ареста отца. На это рав Давид задумчиво ответил: «Кто же теперь ему скажет, что нельзя отчаиваться! Что надо действовать, надо жить дальше! Он же старший сын в семье, его дело — поддерживать и внушать надежду младшим. С Бенци, я уверен, всё разрешится, и очень скоро! А что Ренана, кстати? Где она?» — «Как мы поняли, она попросила отвезти её сразу в ульпену, даже не стала объяснять, почему… Мальчики не хотят разлучаться. Нам удалось связаться с Хели, а она от Максима узнала». — «Я верю, что Бенци скоро отпустят: он же ничего такого не делал, просто ребёнка защитил…»
* * *
Так в мучительном неведении прошло около полутора суток. Нехама сидела на кровати в своей спальне, прижимала к себе маленького Бухи, и слёзы текли по её лицу. Интуитивно чувствуя, что Бенци в беде, из которой неизвестно, как выкарабкаться, она твердила сквозь слёзы: «Если он просто уехал в Шалем, зачем-то после концерта, на ночь глядя, даже не заехав домой… почему он не позвонил с дороги, почему не позвонил уже оттуда? Почему мы не можем до него дозвониться?
На Бенци это непохоже! Он ведь такой внимательный, такой заботливый! С ним что-то случилось! Бенци! Где мой Бенци?..» Бухи сладко посапывал у её груди. Испуганная Шилат в ночной рубашке сидела рядом, дрожала то ли от холода, то ли от страха, поглаживая то маму, то братика…
* * *
Гилад каждый день повторял приказ всем четверым сидеть тихо и носа из дома не показывать, пока им с Роненом не удастся прощупать атмосферу и прояснить ситуацию. «Вам тут есть, чем заняться! Будете учиться, книг хватает. Ноам, ты у них будешь за рава!» Ноам слабо улыбнулся и кивнул, поманив к себе всех четверых, доставая книги и раскладывая их на столе: «Учтите, мальчики — сейчас это тоже одно из необходимых дел, даже, может, важнее всего, даже вашей музыки…» Гилад кивнул и закончил: «А вечером придут Ирми и Максим, они привезут для упражнений органолу на смешанном питании: Макс там что-то придумал…» Они сидели в квартире под строгим надзором Гилада, который запретил им даже на крытую веранду выходить. По вечерам заскакивали Арье с Амихаем. Они приносили большие пакеты с едой, любовно приготовленные Тили, и приветы от бабушки-дедушки и братьев с сёстрами. Амихай не рассказал мальчикам, что Адина, разгневанная исчезновением Нахуми, назавтра после Турнира уехала в Шалем к родителям, взяв с собой младшего, 3-летнего Мойшеле, оставив ему двух средних детей, Лиору и Идо.
