И тут перед ней возник знаменитый ведущий ТВ-шоу Джонни Лэм, прямо со своей знаменитой фразой на устах: «Давайте войдем!». В данный момент он приглашал ее войти в один из магазинов сети, торговавшей модными аксессуарами. Дженни улыбнулась. Магазины лишь недавно начали пользоваться БКВ для привлечения внимания прохожих, и столкнуться вдруг нос к носу на улице со знаменитостью было еще непривычно. Так что она прошла прямо сквозь Джонни Лэма, попутно отключив при этом БКВ.
Ричард, конечно же, никак не мог заметить кратковременного появления Джонни Лэма, однако он увидел, что Дженни прибавила шагу, и поспешил следом за ней. Они уже подходили к станции. Нащупав в кармане билет — картонный обратный билет, действительный не в часы пик и купленный за наличные, — он вошел в вестибюль вокзала.
Двое полицейских, Кеннет и Честити, дежурили под табло отправления. Вооружившись особыми профессиональными очками со специально упрочненной поверхностью, прибором ночного видения и доступом к конфиденциальной личной информации, они высматривали в толпе нелегалов.
Каждая идентификационная карта содержала крошечный передатчик, который могли обнаружить сенсоры, расположенные на улицах и в общественных местах. Очки Кена и Чес рисовали узкие зеленые гало над головами людей, располагавших непросроченными документами, и огромные красные стрелы, указывавшие на лиц, таковыми не располагавших, — например, нелегальных мигрантов или беглых заключенных. Было забавно видеть, как какой-нибудь нелегал пытается незамеченным укрыться в толпе под огромной красной стрелой, прыгающей над его головой.
Голову Дженни, конечно же, окружало гало. Ричард же был помечен янтарным вопросительным знаком. Загогулина эта указывала на то, что он располагает подлинной идентификационной картой, однако или отягощен криминальным прошлым, или имеет какие-то другие проблемы, по каковой причине его следовало допросить в случае сколько-нибудь подозрительного поведения.
А он и ведет себя подозрительно, подумал констебль Кеннет Райт, толкая в бок свою партнершу. Даже очков на нем нет!
— И какой неандерталец будет в наше время ходить с босым лицом? — вопросил он.
Действительно, зрелище могло показаться непристойным. Чес мрачно кивнула и вызвала дело Ричарда, посмотрев прямо на янтарный вопросительный знак над его головой и дважды моргнув.
— Психически нездоров. Диагноз: шизофрения. Три раза лежал в госпитале. Три года назад получил предупреждение за отсутствие идентификационной карты, — зачитала она выдержки из дела.
Приходилось против желания признать, что на преступление века эти прегрешения никак не тянули.
— Должно быть, оставил свою карту дома из принципа, — вздохнул Кен. — Из какого-нибудь дурацкого и никому не понятного принципа. И очки не носит по той же причине. Не стоит его останавливать, Чес. Сегодня-то карта при нем.
Однако Честити сочла предложение Кена нарушением бдительности. Мир этот, конечно же, несовершенен — приходилось признать, что в нем существуют и либералы, и кровоточащие сердца, и борцы за права человека, — однако разве можно позволить потенциальному смутьяну беспрепятственно бродить по городу, если по долгу службы ты имеешь полное право остановить его, допросить и, по крайней мере, дать понять, что за ним наблюдают?
— Простите, мистер Пегг, — сказала она, делая шаг вперед (Честити обожала возможности, предоставляемые этими новыми технологиями; обращение по имени сразу же ставило подозрительных лиц на место). — Не назовете ли вы мне причину, заставляющую вас отказаться от мушиных глаз?
Ричард моргнул, бросив тревожный взгляд в сторону удалявшейся Дженни, которую, возможно, ему более не придется увидеть.
Итак, почему он не носит очков? Объяснить трудно, почти невозможно. Понятно было только одно: если он заведет очки, то утонет в них.
— Разве уже существует закон, требующий, чтобы люди обязательно носили их в городе? — пробормотал Ричард, вновь посмотрев на Дженни, вместе с розовым зонтиком самым жестоким образом садившуюся на тот самый поезд, которым он рассчитывал уехать.
Тон его ни в коей мере не понравился Честити.
— Пока еще нет, — сказала она, — но скоро будет, как и относительно идентификационной карты. И раз уж мы коснулись этой темы, мне хотелось бы посмотреть на вашу…
Тут коллега ткнул ее в бок. На противоположном конце вестибюля над толпой запрыгала крупная красная стрела, указывавшая вниз — на молодого выходца из Малави по имени Гладстон Мулузи, виза которого закончилась на предыдущей неделе.
— Добыча! — выдохнула Чес.
— Еще бы! — согласился Кен.
— Значит, я могу идти? — спросил Ричард, с тоской глядя на священный теперь поезд, внутри которого находилась сейчас милая и сладкая Дженни.
— Ступайте, — отрезала Чес, не отводя глаз от новой жертвы.
Ричард бросился к поезду и успел вскочить в вагон за миг до того, как сомкнулись двери. После этого он прошел три вагона в поисках Дженни, переступая через чемоданы и грубо расталкивая людей, укладывавших свои пожитки на багажные полки. Некоторые пассажиры готовы были вскипеть, поскольку ему даже в голову не пришло произнести эти два слова: «извините» или «простите».
Но кого это волновало? Только не Ричарда. Он и не замечал общей реакции на себя. Главное было в другом: вот она, Дженни, сидящая в одиночестве в рядке обращенных вперед сидений. Приблизившись, Ричард с бьющимся сердцем впервые обратился к ней со словами:
— Эти места свободны?
— Да, свободны, — ответила Дженни.
Голос ее был полон музыки. Ричард рассмеялся. Дженни коротко улыбнулась и посмотрела в сторону, посчитав его странным, но безвредным, удивившись тому, что на нем нет очков, и с неудовольствием отметив кислый запах заношенной одежды. Старший брат Дженни был аутистом, так что ко всяким странностям она успела привыкнуть и потому отреагировала на Ричарда без враждебности и недружелюбия, каковые испытали бы на ее месте многие. Кроме того, в данный момент ей было абсолютно не до него. А запашок можно было и потерпеть.
Тут поезд тронулся с места, и, глянув на иконку непрозрачности, она уморгала ее до восьмидесяти процентов. На улице очки приходилось держать почти прозрачными, чтобы не попасть под машину и не сталкиваться с другими людьми. Но теперь смотреть вперед был обязан машинист. Дженни более не нуждалась в реальности и могла соответствующим образом снизить ее вклад в поток нервных сигналов, достигающих зрительной коры ее мозга. Предметы и люди в физическом мире сразу стали водянистыми и призрачными. Мир очков, напротив, обрел реальность и сделался красочным и ощутимым.
