Скоро мир вокруг превратился в бесконечный коридор, путь в котором приходилось расчищать. Шестиноги уже воспринимались как неумолчно вопящие стены с бегучим рисунком. А те, что валились под ноги или, словно ошпаренные, отлетали в едва различимые глазом прорехи в стене, которые тут же смыкались, — эти, можно считать, являлись в монолите хаоса досадным недоразумением.
Идти приходилось, широко расставив ноги. Доносившийся время от времени снизу вопль шестинога означал, что Ниро от хозяина не отстаёт. И пусть его клыки не сравнить с оружием Вадима, ноги хозяина находятся в безопасности.
Кроме того, Ниро исполнял роль стимулятора. Несмотря на возбуждение и постоянную накачку адреналином, Вадим начинал уставать от "пёстрого однообразия", и нечаянный мягкий толчок скользящего под ногами Ниро напоминал, что жизнь Ниро — в полной зависимости от исхода кровавой бойни. Что-то, а за последние два дня Вадим твёрдо усвоил: легче драться за кого-то, чем за самого себя…
Шестиноги вдруг кинулись врассыпную, давя друг друга их тех, кто не успел увернуться. В общем звуке шлёпанья лап по дороге, тяжёлого дыхания и сопения лишь раз прорезался короткий высокий визг: Ниро шмыгнул между ногами хозяина и тяпнул ближайшую удиравшую тварь за задницу, похожую на общипанную куриную гузку.
Инерция боя и мгновенно проявленный навык заставляли держать шестиногую тварь на расстоянии выпада мечом. Поэтому Вадим бездумно бежал ещё несколько шагов, пока не понял, что шестиноги не убегают, а теснятся по сторонам. Он остановился, огляделся и увидел, что стоит в центре круглого пустого пространства, образованного тесно прижатыми друг к другу тварями. Это похоже на боксёрский ринг, пусть не традиционно квадратный.
Что они задумали? Хотят предложить ему поединок с одним из них? Или это какой-нибудь подвох?.. воспользовавшись заминкой, Вадим быстро сориентировался: так, он идёт сквозь это гадство, сально блестящее поджаренной шкуркой, значит идёт правильно — то есть пробивается в нужную сторону, на другой конец моста. Сейчас — его середина. Путь слегка скосился к пешеходной дорожке, но косина неудивительна в том бесконечном безумном действе, которое кто-то, может, и назовёт благородным словом "бой".
Впереди, чуть справа, сплошная живая стена зашевелилась и медленно раздалась, образуя широченный коридор… Вадим смотрел на перемещения тварей и отстранённо от их подготовки к чему-то (а это очень даже понятно, что готовится нечто) размышлял: "Мог бы, между прочим, и сообразить, что обратный путь будет опаснее: Шептуну надо узнать, где находится Кубок, а ещё лучше — завладеть им… Не верю, что ему Кубок не нужен. Ну, не верю…"
Живой коридор чуть слышно вздохнул. Кажется, шестиногам самим, мягко говоря, не по себе от происходящего.
Пришлось сосредоточить внимание на странной тени, медленно, ритмично подрагивая, ползущей из "коридора".
Ниро проворчал что-то сквозь зубы, опять явно что-то ругательское.
Не глядя на него, Вадим спросил:
— Мы с этой дрянью встречались в прошлом?
Если бы Ниро и был говорящим псом, ответить он всё равно не успел бы.
Из коридора, образованного шестиногами, выдвинулась тварь похлеще всех, уже виденных Вадимом.
— Ну и уродина! — выдохнул он.
Возможно, в дневном свете чудовище не так потрясало бы внешне. Но луна отчётливо обозначила сплошные складки морщинистой кожи и вздутые в движении мышцы. Так, наверное, выглядела бы огромнейшая черепаха-мутант без панциря… Чудовище плавно шагнуло вперёд, и громадное тело вздрогнуло холодцом (или лучше "студнем"? — не вовремя проснулся в Вадиме филолог) на раскоряченных лапах-тумбах. Слоновьи ноги, в сравнении с ними, выглядели спичками. Теперь можно было разглядеть и клювастую голову, размером с человеческую, обвисшую морщинами к шее, гладко лысую на макушке.
Уродина повернула голову на нечаянный жалобный писк шестинога слева. До тошноты пустой внутри, Вадим равнодушно определил: такие глаза глазами не назовёшь — бельма, нечто круглое, слезливое, цвета белёсой гнили.
Но веяло от уродины аурой чудовищной силы…
Вот она сделала два шага, всем корпусом раскачиваясь в стороны, но голову неся незыблемо, словно та существовала отдельно от гигантских телес. Её клюв, который с головой образовал единое целое, нацелился на Вадима.
— Ах, ты, Тортила несчастная! Боюсь, тебе не понравится!..
Выкрики ненужные, по-детски заносчивые, но уродину остановили. Она тяжело нагнула голову посмотреть на вопящую у ног букашку. Окажись Вадим ближе и пожелай подпрыгнуть с вытянутой вверх рукой, он, возможно, достал бы до склонённого клюва. Но оказаться в такой близости и устраивать такой дурости он не желал. Он хотел одного: чтобы эта махина убралась с пути, чтобы остаток дороги пройти спокойно и не задерживаясь на всякие глупости.
А для этого надо действовать. Сначала определить, что в уродине самое уязвимое. Конечно — тощая, костлявая шея, будто завёрнутая в обвисшую кожу — сплошные морщины. Конечно — глаза… Хотя… здесь-то может быть и закавыка. Чтобы добраться до шеи и глаз, надо оказаться под ними. Одного шага Тортилы хватит размазать его по асфальту, пока он выбирает позицию нанести удар. Ну, хорошо, шея уродины не подходит, поскольку сам Вадим становится стопроцентно уязвимым. Или нет? Мечи-то очень хороши…
Вадим попятился: полюбовавшись на потенциальную жертву, уродина шагнула ещё раз. И почудилось, круглые её глаза блеснули — не торжеством (к чему тратить сильные эмоции на червячка?), но удовлетворённо: ну, козявка, быть тебе раздавленну и убиённу.
Глаза!.. Швырнуть меч как метательное оружие? Невыгодно и нерационально… Стоп. Что-то связанное с метательным оружием… "Олуха царя небесного! Остолоп!" — ругался Вадим, одним движением стараясь оборвать на себе рубаху. Пуговицы, что ли, слишком крепко пришиты: первые три поддались сразу — разлетелись по асфальту с лёгким стуком незначительной потери. Нижние две держали рубаху застёгнутой на совесть.
Уродина забеспокоилась, заторопилась к Вадиму, разом растеряв всё презрение и величавость. А он ещё только вторым рывком пытался расстегнуть рубаху до конца. Через голову сбрасывать боялся. Мало ли что, вдруг рубаха зацепится за что-нибудь и застрянет — и он точно превратится в беспомощную добычу. Вдруг за одну-две секунды, пока он снимает, шестиноги кинутся? Облепят плотной толпой — меча не поднимешь, массой задавят.
Ниро внезапно бросился к уродине. Под уродину.
Шестиноги заголосили.
Нервно дёрнулась морщинистая шея, словно уродина вознамерилась заглянуть под собственные телеса. Клюющее движение лысой головы — Вадим было остро пожалел, что не успел подготовиться для удара мечом. И похолодел: Тортила всей массой шмякнулась на асфальт и завозилась на нём, расплющивая пса в лепёшку.
