— Стой, варнак, стрелять буду! — из задней двери с криком вылетел вооруженный берданкой Антипка.
— Мы это уже проходили… — едва шевеля языком, отозвался Митя. Вяло мелькнула мысль, что мог ведь с перепугу и выстрелить… и пропала. Ну, выстрелил бы и выстрелил. Было бы о чем волноваться. Чему быть, того не миновать. Он заглушил мотор и так и замер, не в силах шевельнуться.
— Митя! — спотыкаясь о собственный подол, тетушка выскочила вслед за сторожем. — Где ты был? Что происходит в городе? Как ты… как ты мог увести коляску губернаторши? Она… она так кричала! Что отправит тебя в Сибирь, что нас всех… И что это за паротелега, у нас такой не было, ты что… Ты ее… тоже… увел? У кого? — голос тетушки сорвался от ужаса.
— Мамочка, вы же сами говорили, что он плохой мальчишка! — из распахнутой двери высунулось торжествующее личико кузины Ниночки. — Митька — вор! Митька — вор!
Митя даже не разозлился, слишком устал, да и невыносимая тяга убить кого-нибудь благополучно отступила. Знал бы, что настолько легче станет, сразу бы кого-нибудь… А ведь знал. Знал.
— Это… правда? — дрожащим голос сказала тетушка. — Ты… украл, Митя? Ты… какой позор! Бедный твой отец!
— Ну, что вы, тетушка, как вы могли подумать, что бы я — и вдруг украл? — он с трудом сполз с облучка паротелеги. — Так только… кой кого убил, и все! — и побрел в дом.
— Митя! Что ты несешь? Митя! Вернись немедленно… — гневные выкрики тетушки сменились вдруг странным булькающим звуком и пронзительном, вибрирующим воплем. — Здесь труп! Труп!
Митя даже остановился на мгновение… какой еще труп… потом вспомнил: а, цыган…
— Вы только его не выбрасывайте, тетушка, пусть полежит. Еще пригодится. — выдавил он и не обращая внимания на вопли и беготню за спиной, ввалился в сумрачный холл, и цепляясь за перила, поковылял к себе, наверх.
— Митя! — прошелестели юбки, пахнуло знакомо… мылом и смазкой для автоматонов. — Что происходит… что с вами?
Он с трудом поднял голову:
— Зинаида? — еле ворочая языком, выдавил он. — Откуда вы здесь? А, вспомнил… Кажется, я… я вас дома забыл, да?
В коридоре воцарилось долгое, зловещее молчание, а потом сухо и коротко Зинаида обронила:
— Я, знаете ли, не зонтик, господин Меркулов! Прощайте. — и оттолкнув Митю с дороги, гордо прошуршала юбками мимо.
— Зинаи… — попытался окликнуть он, но в полумраке лестницы мелькнул стройный силуэт, сноп света из распахнувшейся двери прорезал темноту парадной прихожей… дверь захлопнулась. — Куда вы… там же… Антипка, проводи барышню! — он хотел крикнуть, но из горла вырвалось только сипение, как из пробитого шланга автоматона.
— Куда ты, я ж тяжелый! — отбрыкиваясь от ее помощи, он вцепился в перила. — Вели лучше пусть Антипка догонит барышню Шабельскую… проводит…
— Не потеряется ваша барышня, чай, не барыня! — независимо фыркнула Леська. — А на вас, паныч, лица нема!
— Как — нету?
Раньше, вроде, только жуткая рожа появлялась, а теперь лица и вовсе нет? Он принялся торопливо ощупывать щеки…
— А так: осунулися весь, сбледнули, одежа замурзанная! И де ж ото вы вешталися, и шо робылы, и…
— Замолчиии! — простонал Митя. — И отправь Антипку, я сказал! На улицах неспокойно! Бегом!
Он махнул на Леську рукой, будто ворону прогонял. Девка отскочила, тряхнув косой с вплетенной в нее лентой:
— Який же вы, паныч… Нетямущий! От не зря на вас барышни обижаются! И дамочки теж! — и бегом кинулась вниз по лестнице. Кажется, до него донесся всхлип.
Это он-то… как его… нетямущий? На него обижаются барышни и дамы? Когда он успел их… обидеть? Митя покачал головой, чуть не сверзился с лестницы, и снова занялся сверх-важным делом — дотащить себя до комнаты. Дотащил. Ввалился внутрь, цепляясь за створку и на ходу срывая задубевший от крови жилет. Пошатнулся, не удержался на ногах и… практически рухнул на пол, на вытертый ковер. И замер, блаженно прижавшись к нему щекой, как к самой мягкой из подушек. Дверная створка стукнула его по каблукам сапог, да так и не закрылась. Ничего, вот он сейчас полежит минуточку… всего минуточку… а потом встанет, захлопнет дверь и переоденется… может даже до ванной доползет. Взвоет газовая горелка, вода хлынет в белую купель. Дождаться, пока та наполнится, у него не хватит терпения, и он сразу полезет внутрь — сперва будет зябко до дрожи, но вода станет подниматься все выше, выше, закроет плечи, от нее повалит пар, кожа покраснеет, как у вареного рака… И угнездившийся внутрь лед начнет таять, медленно, болезненно, но начнет… Может быть…
Сквозь приоткрытую дверь комнаты донесся шум, грохот входной двери…
— Аркадий! — истерически закричала тетушка. — Наконец-то! Где ты был? Что… что происходит?
— Ничего особенного. — донесся отрывистый голос отца. — Нападение виталийцев на город. Все уже закончилось, набег отбили.
— Ничего особенного? И это ты называешь — ничего особенного? Виталийцы! Набег! Боже мой, Ниночка! Ты хоть понимаешь, что могло статься с моим ребенком?
— Людмила, успокойся! Вот ты, вот Нина — с вами ничего не случилось. Меня волнует Митька! Ты знаешь, где он? Его видели в городе…
— Не удивляюсь — твой сын совершенно невозможен! Явился домой…
— Ну слава Богу!
— Явился и сбежал, когда мне так нужна была помощь! Мы остались с Ниной одни! Во время набега!
— Людмила, вы даже не знали о нем, пока я не сказал. Да и чем бы вам помог Митя? Вместе бояться веселей? Погоди, что-то я соображаю туго — так Митька все-таки в городе?
— МИТЯ! УГНАЛ! КОЛЯСКУ! ГУБЕРНАТОРШИ! Ты меня слышишь, Аркадий? Она сказала, что так этого не оставит! А потом явился снова — на чужой паротелеге!
— Так он дома?
— В этой паротелеге — труп! — завизжала тетушка. — Он убил какого-то цыгана! Сам сказал, что убил! Митя — вор и убийца! Мальчишка обезумел, ему место уже не в юнкерском училище, а в сумасшедшем доме! Сделай же что-нибудь, Аркадий!
— Я сделаю, если ты меня отпустишь! — по ступенькам загрохотали шаги, потом остановились и раздраженный голос отца сказал. — Нет, Людмила, идти вместе со мной не нужно. Ступай к Нине, ей так будет спокойнее.
— Но Аркадий, ты ничего не понимаешь в воспитании детей, совершенно распустил мальчишку…
Лежащий на ковре Митя только печально вздохнул — а ему показалось, что у них с тетушкой начало… налаживаться. Но губернаторской коляски и цыганского трупа едва наметившееся хрупкое согласие не выдержало.
По спине прошлось сквозняком — дверь снова распахнулось, толкнула его ноги, над головой чертыхнулся отец:
— Митя, ты… что? Ты что тут лежишь?
— Да так… Устал немножко…
«Скакал на лошади. Дрался с медведем. Греб. Убивал.».
Рядом появились отцовские ботинки, а стоило чуть повернуть голову — и колени. Отец присел перед ним на корточки, протянул руку…
— Да ты весь мокрый! Ты что, в воду упал?
— Вроде того…
«Скорее прыгнул. Потом плыл, потом лез» — Митя заскреб ногами и приподнялся… ну не валяться же и правда у отца в ногах. Его подхватили подмышки, дернули…
— Ты весь в крови!
— Ну ведь не труп же еще! — мрачно буркнул Митя, и уселся, привалившись спиной к ножке стола — на большее его не хватило. Костюм для гребли теперь только выбросить. Еще один! Он тяжко вздохнул, поднял голову, увидел стылый ужас на лице отца и наконец сообразил успокоить. — Это не моя кровь
— А… чья? — как-то не очень успокоился отец. — Цыгана? Что за цыган? И зачем ты его… убил? — осторожно, точно ступая на тонкий лед, спросил отец.
— Кто сказал, что именно я его убил? — удивился Митя.
— Тетуш… — отец осекся. — Спрошу по-другому — где ты был и что случилось? — он подумал мгновение… и тоже уселся на пол, привалившись к другой ножке стола.
Митя повернулся к нему… и тут же торопливо отвел взгляд. Это было неприятно… знать, как много убивал отец. Глупо, конечно, думать, что если отец начинал следователем по стервозным делам, то… никто живой ему не… попадался… Но… Митя предпочел бы не знать таких… подробностей.
