Нам не суждено победить. Не в этот раз. Мы многого уже не успеем. Никогда не отпразднуем годовщину свадьбы. Не услышим первых слов ребенка, что растет внутри меня. Зато в сказаниях нас нарекут лордом и леди, что погибли, будучи единым целым.
Вспышка! На мгновение я ослепла, а когда перед глазами прояснилось, треть мертвецов обратилась в прах. Что произошло?..
Ошеломленный Дарго (плечо его было перебито, и левая рука висела плетью) озирался в поисках спасителей, как и я сама. Те стояли чуть поодаль с каменными выражениями на лицах. Безразличие. Мудрость. Покой. Двое мужчин и женщина, а за ними выстроилось войско. Стражники в кольчужных жилетах и жрецы в алых одеяниях. Хинэ по — кошачьи шипели, учуяв мертвечину.
Высокий худой мужчина, первый жрец Пограничья, плел сеть заклинания, и его посох с изумрудом — набалдашником вибрировал. Хранитель покоя, командующий стражами, воскликнул:
— За лорда и леди!
— За лорда и леди, — хором отозвались мужчины и ступили в бой.
Ну а женщина, такая знакомая и неизвестная мне доселе, стояла в эпицентре вихря, взметнувшего прошлогоднюю листву, хлопья снега, останки тел. Я никогда не видела, как колдует моя мать. По — настоящему, всерьез. Как ветер со смертельной скоростью рассекает живое и мертвое. Как искрит воздух. Как она поразительно великолепна в образе верховной колдуньи. Наконец‑то я поняла, за что все уважали Леневру Рене.
Меч, магия, туманы — всё смешалось в те секунды. Стражники двигались в ритме — шаг влево, шаг вправо. Свистела сталь наточенных мечей. Шептали загонщики. Мелькали теневые твари. Пахло магнолиями. Мамой. И в голове рождались полузабытые колыбельные.
Среди общего хаоса и кислого привкуса я упустила из виду Трауша и теперь прорывалась сквозь побоище, чудом умудрившись не напороться на лезвие или не получить заклятьем в лоб. Крики, стоны, скрежеты. Какофония смерти лапала мою кожу, но я бежала, путаясь в обрывках ткани, что остались от юбки. Больная лодыжка онемела. Сердце замерло.
Их схватка со стороны выглядела неторопливой и даже скучной. Стихия билась с туманами, слабыми, вялыми, блеклыми. Но высокий лорд держался. Он, бледный и напряженный, сосредоточенно оценивал каждое движение брата.
До них оставалось несколько долгих шагов. Но тут Шур заметил меня. Его губы разомкнулись как для речи, но из горла мертвеца не вырвалось и слова. Трауш оглянулся и пропустил удар колкой льдиной, вылетевшей из‑под пальцев брата, в бедро. Покачнулся, но выстоял.
Второй после лорда всматривался в меня с неподдельным любопытством. Протянул руку вперед, и мир мертвых коснулся меня. Я слышала хладное дыхание тех, что за сумраком, жаждущих разорвать любое существо в клочья.
— Только тронь мою дочь, скотина, — сказала Леневра так громко, что смерть растаяла как облако.
Моя мать шагала через груду мертвецов прямиком к Шуру. Она шла, и ожившие теневые воины падали как фигурки из бумаги при её приближении. От неё веяло небывалой мощью. Колдуны схлестнулись, не говоря, не двигаясь. Верховная магия воздуха и чистейшая стихия. Нерушимое величественность и безумие угасающего разума. Я всё‑таки добежала до Трауша. Он притянул меня к себе, оберегая. Пахнущий железом и болью, самый необходимый и родной. Бок кровоточил. Щека была рассечена. Живой. Главное — живой!
Две полярные энергии вгрызлись друг в друга. Я потянулась туманами к Шуру — если утащу хоть каплю его силы, облегчу матери задачу. Туманы Трауша слились с моими в одно, и мы вдвоем наполнялись дурно пахнущим, разрушающим колдовством. Перед глазами мелькали воспоминания мертвых: чьи‑то семьи и детский смех, улыбки жен, поцелуи матерей. И последний вздох перед смертью. Десятки вздохов. Сотни.
Мы втроем против несдерживаемой магии. Нет, не втроем — нас поддерживали жрецы и пожиратели — хинэ.
Стихия не принадлежала Шуру, потому отслаивалась. Я подцепляла её, тянула жилистые нити на себя, не понимая одного: куда девать такой объем тьмы? Если я приму в себя чистейшую энергию смерти, то сама умру, не в силах справиться с разрушающими чарами. Если направлю от себя — неизвестны последствия.
Впрочем, не настал ли час самопожертвования? Долгим взглядом запечатлела в памяти хмурое лицо супруга. Погладила свой живот, прощаясь с тем, о ком догадалась пару дней назад. Выдохнула. Туманы втягивали темное в меня, и я ожидала, когда оно разрушит грудную клетку.
— Даже не вздумай! — Леневра бросилась наперерез, позабыв о молчаливом бою.
Секунда, и вся та тьма, что предназначалась мне, впилась в тело матери. Черными лучами пронзила её насквозь. Ворвалась в рот и нос.
Защита Шура пала, и Трауш не медлил. Последний удар вновь пришелся в грудь. Второй после лорда распахнул огромные затянутые пеленой глаза.
— Спи, брат, — промолвил высокий лорд, прокручивая лезвие.
В тот миг, когда Шур повалился на алый снег, остатки мертвой армии пали. Воцарилась тишина.
Стихия не исчезает бесследно. Она поглощается или поглощает. И в седовласой женщине с морщинами, иссекающими кожу словно застарелые шрамы, было невозможно узнать мою мать. Не будь Леневра чистокровной ави, ведьмой по рождению, она бы погибла. Да и считается ли жизнью то существование, на которое она обрекла себя? Верховная колдунья, лишенная резерва. Пустышка. Мать рассматривала свои руки, будто видела их впервые. Моргала подслеповатыми глазами. Вся её красота стерлась точно узоры на песке после прилива.
— Мама! — я бросилась к ней.
Но Леневра Рене не сделалась мягче. Внутренний стержень и природная холодность никуда не делись, потому она отстранила меня и промолвила с укором:
— Дочь, оставь нежности для более подходящего момента. Сделанного не воротить. Хорошо всё‑таки, что я не уехала из Ре — ре, а напросилась в помощники к хранителям в поисках мятежников.
— Наши жрецы попробуют исцелить ваше бессилие теневыми ритуалами, — взял слово Трауш. Он, казалось, сам не верил, что мы выкарабкались, потому держал меня за талию так крепко, словно я могла сбежать.
Мать покачала головой.
— Доставьте меня в столицу. Остальное — позже. Сольд, считай это, — она обвела себя руками, — моим подарком на вашу свадьбу.
Вскоре ветер разносил дым от погребальных костров далеко за горизонт. Помогали раненым, прощались с теми, кому было не суждено пережить последнюю битву. В сумеречном туннеле один за другим скрывалась стража. Мать ушла в числе первых и попросила не искать её.
— Мне о многом нужно подумать. Я приду чуть позже, — сказала, заправив прядь моих волос за ухо.
И всё, таким коротким и неловким выдалось наше прощание, возможно, на долгие годы. Почему‑то я не ожидала скорой встречи. С другой стороны, нет лучше объяснения в любви, чем то, которое она преподнесла сегодня.
