Только он уедет. А у меня теперь отец-барон. Еще, чего доброго, сам решит чудесно найденной дочке мужа подобрать. Глаза защипало, я прикусила уголок косынки.
— Сьюз, ты чего?! Да все у вас хорошо будет, вот увидишь! Ну не плачь…
Откуда-то появился Зиг, как всегда, неожиданно и, как всегда, вовремя.
— Идите, девушки, я с ней сам поговорю.
Обнял меня за плечи, повел куда-то. А я думала: не последний ли раз девчонки так со мной болтали? Небось с баронской дочкой не станут откровенничать…
— Так, здесь никто не увидит. Можешь выплакаться. Кажется, тебе в кои-то веки это на самом деле нужно.
Я ревела, уткнувшись Зигу в плечо, в ноги тыкался встревоженный Рэнси, с неба хлынуло, Зиг попятился, увлекая меня под козырек крыши…
— Я не хочу, — бессвязно жаловалась я, сама не зная толком, что имею в виду: оставаться жить с его милостью, или слышать неизбежные шепотки за спиной, или чтобы Марти уехал навсегда. — Зиг, почему все так, что за жизнь такая дурацкая, а?
Он не отвечал, только гладил легонько по голове. Как маленькую. И от этого становилось легче.
Дождь осенний, смой мои печали, унеси тоску…
— Что, — спросил Зигмонд, когда я наконец утихла, — взяли тебя в оборот?
— Ты знал?
— Не то чтобы меня ставили в известность, — нелюдь клыкасто ухмыльнулся. — Но — да, я слышал. Краем уха.
— Что теперь будет?
— Да ничего не будет, — пожал он плечами. — Стоило так расстраиваться. Сама посуди, во-первых, тебе так и так пришлось бы на зиму здесь остаться, его милости Эстегарду лекарка еще долго нужна будет.
— Ну и оставалась бы лекаркой, — буркнула я.
— А куда оно от тебя денется? — удивился Зиг. Искренне так, от всей души удивился. — Ты что, Сьюз! Кто лечит, тот лечит, от этого уже не уйдешь. И для баронской дочки ничего нет зазорного в том, чтобы лекаркой быть. Как и для баронской жены, кстати. В мое время вообще всех благородных девиц этому учили, это сейчас… — махнул рукой, я привычно угадала недосказанное "измельчали люди".
— А во-вторых?
— Во-вторых оставим, пожалуй, на потом. Расскажу, когда ко мне в гости приедешь.
— В гости?
— Да, в Ренхавен. Мы ведь соседи будем, забыла?
И верно, соседи…
Кто бы мог подумать, что так все кончится, когда Зигова стая впервые разбудила нас среди ночи… И полугода не прошло.
— А знаешь, — вспомнила я, — мне ведь кошмары больше не снятся.
— И не должны. Гиннар подох, богиня жертв не получает.
— Так просто?
Невнятно вышло, я и сама до конца не понимала, что сказать хотела. Но Зиг понял.
— Сколько я тебе объяснял, а ты все никак поверить не можешь. Боги лишь то могут от нас взять, что мы сами отдать готовы. Добровольно и искренне, и чем искренней, тем больше твой дар и тем сильней ответное благословение. Это же так просто, Сьюз!
Наверное, и это было просто "в его время", а теперь забылось. Я привыкла думать по-другому, совсем по-другому. И даже то, что Зиг явно прав, не очень-то помогает уложить в голове такое странное знание.
Дождь утихал, над двором плыл запах свежего хлеба, от казарм слышался смех. Жизнь продолжалась.
Зиг, хмырь болотный, так и не признался, о чем говорил с Марти. И я, собирая ужин для королевского пса, тряслась, как осиновый лист. Все думала, что он может сказать, о чем спросить…
Он не спросил ни о чем и ничего не сказал. И вообще сидел как пришибленный.
— Ты как себя чувствуешь? — спросила я. — Должен бы уже поправиться.
— Хорошо, — он повел плечом, словно отметая лишние вопросы. Придвинул к себе миску.
И я ушла.
Не больно-то и хотелось.
И вообще, меня Анегард ждет. Еще днем велел зайти, как освобожусь. Сама не знаю, чего тянула.
Брата — быстро же я привыкла так его называть! — у себя не оказалось, и я, вздохнув тайком, поплелась в покои его милости. Конечно, они были там. Все: его милость, Анегард, Зигмонд, Гарник и даже бабушка. Я так поняла, говорили о порученном Анегарду деле, и говорили шумно: за дверью слышно было, что спорят; но, стоило мне войти, все дружно замолчали. Ну что за день такой, везде я лишняя!
Анегард поднялся, мне показалось, с облегчением. Сказал:
— Пойдем, Сьюз.
С нами вместе вышла бабушка.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего, — удивленно ответил Анегард. — Покажу тебе твои комнаты.
Ну да, могла бы и сама догадаться.
Лишь бы не в баронессины.
Обошлось: мы свернули к лестнице. Значит, не только не в баронессины, но и от его милости подальше. Наверх. Третий этаж.
— Рядом с моими, — Анегард открыл передо мной дверь, посторонился, пропуская. — Правда, раньше весны я вряд ли вернусь.
Да уж, подумала я, зима будет невеселая.
Я осторожно переступила порог. Честно говоря, давно мне не было так… нет, не страшно — неуютно. И неловко. Кто бы там что ни говорил, но я вовсе не ощущала себя законной дочкой его милости. Потерянный ребенок, живущий себе почти что рядом с отцом… ха, ха и еще раз ха! Такие истории не для жизни. Не для обычной жизни. Бредни менестрельские.
Простой деревянный пол, стол, два табурета, сундук в углу. Дверь в спальню отворена, виден краешек кровати, застеленной меховым покрывалом. После нашего с бабушкой домика — слишком тесно. И не говорите мне, что весь замок теперь мой! Я чужая здесь. Ну ладно, пусть не чужая, но и не хозяйка.
Я схватила бабушку за руку:
— Но ты ведь останешься со мной? Не бросишь меня?
— Что ты, девонька, — бабушка обняла меня, хмыкнула: — Глупенькая…
— Я боюсь! Я так… так домой хотела… а теперь…
— Ты и есть дома, — сказал Анегард. — Привыкнешь, ничего. — Добавил, невесело усмехнувшись: — И не бойся ты отца! Он, по-моему, сам тебя боится.
Утешил!
* * *
Весь следующий день замок стоял на ушах, а уж в кухне и вовсе был дым коромыслом. Мы с бабушкой насилу отвоевали себе угол стола и краешек печки! Кому свадебный пир, а нам — снадобья Анегарду в дорогу. Конечно, по большей части набралось из готовых, но кое-что пришлось варить. Варить, сгущать, крепить вином или брагой, чтоб хранились, нашептывать…
В самый разгар работы кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась — Колин.
— Ты-то что здесь делаешь?! — удивилась я. — Случилось что?
— Здравствуй, Сьюз, — трактирщик, похоже, рад был меня видеть. — Все хорошо, не волнуйся. Тебе Рольф привет передает.
— И ты ради этого сюда пришел?! — ни в жизнь не поверю!
— Нет, конечно. Попросить кой-чего. Ну и вам с Магдаленой сказать… где она, кстати?
— Да здесь, в кладовку отбежала. Что сказать-то, Колин? Ох, знал бы ты, как я соскучилась!
