— Стоит, — хрипло сказал я. — Стоит! Потому что МНЕ нужно. И знаешь почему? Вдруг лет через десять мне захочется заглянуть к тебе, чтобы вспомнить… Потому что мы вместе проберёмся к Красной Струне и порвём её.
— Куба, — голос Эрики наполнился удивлением. — Ты ведь не хотел больше и слышать про подвал. Там ведь, по твоим утверждениям, завалы. Там… Как это ты сказал?
— Хрен пройдёшь-то? — я оживился, чувствуя, что приключения продолжаются. Да нет, пролезть можно. Это я о Сухпае переживал. Думаю, точняк ходули свои переломает.
— Я-то! — взвился Колька. — С чего это? А? Ещё посмотрим, кто первым переломает!
Глаза Инны странно заблестели.
— Идёшь, Говоровская? — со смыслом спросил я.
— Конечно, — кивнула она.
Я взглянул в тёмный зев подвала. Моя армия снова сплотила ряды в полной боевой готовности.
Глава 39
Предсмертные видения
Теперь мы могли пристально осмотреть таинственную дверь. Склизкое тело, ожившее, чтобы утолить безмерную жажду, кануло в неизвестность. Электрички поблизости не наблюдалось. Лампочка продолжала тускло гореть. Нам никто не мешал.
Дверь ничем не напоминала ту, через которую я угодил в мир трёх колдуний, избавив подвал от чешуйчатой стаи. Две створки из тёмного дерева, на которых толстенные буквы образовывали надпись «ЧАЙ». Чёрные полосы шелушащейся краски пытались скрыть три буквы от взоров общественности. Но современность отступала перед древним и неудержимым. Слово «ЧАЙ» обозначало теперь мощное магическое заклинание, способное повернуть мир не хуже Архимедова рычага.
Ниже красовалось уже знакомое «NE VHODIT». Только я приготовился рвануть ручку, как Колькина рука торопливо перехватила моё запястье.
— Смотри, — прошептал он, и страх, сбежавший, как казалось, насовсем, снова принялся леденящей струйкой заползать в душу.
Сначала я не понял, чего могло так взбудоражить Сухого Пайка. Только потом разглядел, что краска нижней надписи с левой створки почти соскоблена. А то, что осталось на правой, взывало «HODIT».
— Ходит! — со значением повторил Колька, словно не прочитал, а выполнил перевод редковстречаемого иностранного слова. — А кто ходит? Куда ходит? — и принялся рассматривать косяк, словно на нем написали ответы.
Косяк украшала резьба. Гирлянды листьев, перевитые трёхполосными лентами. Желание распахивать дверь пропало. Я просто переминался с ноги на ногу и думал.
А думал я о том, что ждёт меня за дверью. Сейчас я собирался туда не в одиночку. Что случится, если мы снова попадём в мир трёх колдуний. И снова кто-то должен нажать на кнопку. Я не смогу. Но если не я, то вдруг рука одного из моих спутников отважится надавить. Мир померкнет и рассыплется. Проход к Красной Струне откроется. А мне уже будет ничего не нужно. Я пристально осмотрел своё войско. Девчонки перешёптывались, показывая то на толстую дверную ручку, то на три могучие буквы. А Сухой Паёк гладил деревянные листочки. Судя по всему, он уже был без ума от двери.
— Ты ещё поцелуйся с ней, — прошипел я, и Сухпай испуганно отпрянул. Тогда я отогнал мрачные мысли, схватил за ручку и потянул дверь на себя. Легко и бесшумно створка открыла мне путь дальше. Меня встретили темнота и запах слежавшейся пыли. Никакого мира, где три старушки охраняют заветную кнопку. Но и никакой Красной Струны. Узкий, утонувший во мраке коридор.
— Двигаем, — сказал я в первую очередь самому себе, чтобы решимость не истаяла, и сразу же переступил через порог. Ничего не случилось. Сухой Паёк натужно дышал в спину.
— Потише, Колян, — шикнул я. — Всю нечисть к нам сейчас притянешь. Сам же прочитал. Ходит тут кто-то. Зачем же обнаруживать себя раньше времени?
Дыхание на секунду исчезло и на смену ему пришло тяжёлое сопение, словно Сухпай и хронический насморк дружили с детского сада. Я промолчал, чтобы не стало ещё хуже, и зашагал вперёд. А хуже стало. Началось с того, что потревоженная пыль взвивалась к потолку, попутно забиваясь во все дырки. Чихнуть хотелось до невозможности, но я сдерживался только тем, что Колька не мог мне встречно шикнуть: «А сам-то!»
Первой чихнула Говоровская. Я обернулся и кинул на неё разъярённый взгляд. Впрочем, его никто не увидел, так как я обнаружил за спиной оглушающую тьму. Может быть, я даже не смотрел в сторону Говоровской, а может быть, никакой Говоровской уже не стояло за спиной. Равно как и Эрики, и даже Сухпая. Я хотел окликнуть свою команду, но не успел. Слова застыли в горле, а воздух в лёгких остался на постоянное место жительства. Я услышал шаги. Но не в той стороне, куда смотрели сейчас мои глаза. Оттуда, куда я так опрометчиво вышагивал ещё минуту назад.
«Ходит! — пронеслось в голове, заполняя душу всепоглощающим страхом. — ОНО ходит!»
И я почувствовал себя маленьким беспомощным котёнком. Котёнком, не знающим, что его хотят утопить, но чувствующим, что в мире вот-вот случится что-то неправильное.
Я не убежал только потому, что с должности командира меня снять не успели. Я просто повернулся и прищурил глаза, чтобы тот, кто ходит, не увидел в них страха. Я повернулся и увидел того, кто ходит.
Нет, навстречу шёл не великан, извергающий лаву, не Фредди Крюгер, позвякивая лезвиями на пальцах, не всадник без головы, но со злющей тыквой в руках, и даже не Электричка.
Озарённый мертвенным бледным сиянием ко мне продвигался Таблеткин.
Вы, наверное, презрительно сморщили нос. Вы, наверное, раз и навсегда потеряли ко мне уважение, потому что я перепугался чуть ли не до седых волос. Вы недоумеваете, кого тут можно бояться. Но Таблеткин, уже сокративший расстояние между нами до пяти метров, крайне мало напоминал того Таблеткина, из-за которого я разочаровался во второй смене. Голову моего недруга украшал высокий остроконечный колпак, на груди поблёскивал стеклянный череп, а в глазах плескалось жидкое серебро.
— Куба, — узнал меня неправильный Таблеткин. — Чего ж ты остановился, тормоз? Бежи сюда. Скучал без тебя, веришь? Жду не дождусь!
Обрадованный, он сложил руки перед собой раскрытыми ко мне ладонями, а потом резко распрямил их, словно толкал в меня что-то тяжёлое и противное. Через секунду я уже знал, что именно!
Без единого звука в меня врезалась волна страха. Ужас мягко объял меня и превратился в прохладное вязкое облако, заставившее тело гнусно дрожать. Теперь я представлял из себя не Егора Ильича, и даже не Кубу. Моё место занял безропотный чама, которому под зад пинала даже малышня из седьмого отряда. Теперь меня можно было вести куда угодно и делать со мной всё, что угодно.
