— …Айн!
Пальцы, сжимающие непонятно когда подхваченный с подноса бокал игристого вина, едва не разжались. Время замерло вместе с ним — и жемчужной нитью, нежным флером воспоминаний протянулось из прошлого…
Одно единственное слово перевернуло, изменило все, оставив его в растерянности и неверии.
Слово — и голос, почти что забытый.
…Эрелайн оборачивался медленно, как во сне, слишком боясь понять, что ослышался, обманулся.
Она обняла его, обвив тонкими руками шею. Чтобы почти сразу отстраниться и заглянуть ему в лицо, изучая уже почти истершиеся из памяти черты…
— Прошу прощения, леди Алишия, но этикет предписывает другую манеру приветствия.
Голос — ровный, холодно-отстраненный, лишенный чувств. На лице застыло выражение сдержанного неприятия. Уловить его шуточный тон за маской серьезности было бы совершенно невозможно, если бы не пляшущие глазах смешинки.
Задорная улыбка вспыхнула во взгляде Алишии, на мгновение пробежала по контуру четко очерченных губ — и тут же погасла, спрятавшись за вуалью полуопущенных ресниц.
Она деланно смутилась и поспешно, подыгрывая ему, присела в глубоком реверансе.
— Приветствую Вас, мой лорд.
На «лорде» голос Алишии стал особенно лукавым. Едва удерживаясь от улыбки, которая бы безнадежно испортила затеянную ими игру, Эрелайн склонился в ответном поклоне:
— Приветствую Вас, моя леди.
— Ах, как вы любезны! — леди не выдержала и звонко рассмеялась, вновь обняв его — еще крепче, чем прежде.
— Ну, леди! Задушите же! — со смешком улыбнулся Эрелайн, впрочем, и не думая отстраниться. Напротив: бережно, тепло ее обнял.
— Какая еще «леди»? — прелестные черты aelvis подернула зыбкая дымка обиды. — Не «леди», а «тетушка»! И, хотелось бы верить, — любимая!
— Даже не сомневайся, — улыбнулся он — легко, беззаботно, но эта обманчивая легкость не смогла обмануть Алишию.
— Непохоже, — она чуть отодвинулась, не разжимая объятий, и подняла на него долгий взгляд, вмиг отбросив дурашливость и став серьезной. — Ты выглядишь так, будто бы увидел приведение.
«Почти», — горько и немного насмешливо подумал он.
Алишия поняла без слов.
— Мы так давно не виделись… Прости. Я никак не могла оставить…
— Я знаю, — оборвал он ее. — Знаю и не осуждаю.
— Твой взгляд делает это за тебя, — голос — иронично шутливый, но в взгляде только печаль.
«Что случилось?» — тихо, едва различимо. Легчайшее колебание воздуха; шепот на грани сознания, который невозможно подслушать.
«Я слишком отвык от этого… имени».
Губы искривились в болезненной, бесконечно усталой улыбке.
— Я скучал, — коротко сказал Эрелайн, вкладывая в скупые слова ту бездну чувств, мыслей, которые испытывал, терзаемый одиночеством — но о которых не мог сказать сейчас.
«Я не должна была оставлять тебя одного».
«Я не один».
Ровно, безразлично, сдержанно… как всегда.
Теперь ее черед улыбаться так: горько, через силу, с сожалением.
«Я бы поверила, но… твои глаза лгут».
Усмешка. Да, лгут… но как сказать правду?
Она отводит взгляд — виноватый, прячущийся за тенью ресниц.
— Я тоже. Но я не могу…
«Ты не должна тратить свою жизнь на меня. Я этого не достоин… и ты уже сделала для меня слишком многое».
«Прекрати! — злое, раздраженное. — Ты же знаешь, что не прав! И это — мой долг. Кроме меня у тебя никого нет».
«Меня и самого — нет. И скоро не будет совсем».
За фальшивой усмешкой — горечь обреченности, бессмысленности.
«Не смей так говорить!»
Взгляд — потемневший, полыхнувший злостью.
«Не сметь говорить — что? Правду?»
— Вот вы где, лорд Эрелайн! — голос, неожиданный и нежеланный, разбил хрустальную тишину притихшего зала. Узкая, изящная ладошка Алишии, уже готовая взвиться в хлесткой пощечине, замерла, так и не шелохнувшись.
— Мое почтение, леди Алишия. Вы не были у нас, кажется, третий год? — продолжил лорд-правитель, подходя на расстояние рукопожатия, и улыбнулся.
— Пятый, — резко, четко выговаривая каждый звук, сказала Алишия. И обернулась — не порывисто, не медленно, а сдержанно и спокойно, будто происходящее ее ничуть не обеспокоило. Только взгляд, серо-зеленый, точно надломленная кромка весеннего льда, теперь обжигал затаившимся в нем холодом.
Напряжение повисло в воздухе звенящей, натянутой до предела нитью.
— Это редкое удовольствие — видеть владык теней с нами, — попытался сгладить резкость лорд Этвор. Обычно это выходило у него с легкостью, которая сопутствует настоящему таланту… но не сейчас. Все его попытки разбились о ее взгляд.
— Редкое, — с удовольствием повторила Алишия, смакуя вдруг обретшее новые смыслы слово. — Действительно редкое. Как никак, нас осталось всего двое. Что ж… мы рады принести вам удовольствие.
Ее красивые, мягко очерченные губы расплылись в миловидной улыбке. Только вот взгляд не потеплел, оставшись таким же колко-холодным.
Лорд-правитель изменился в лице, слишком поздно поняв, как двусмысленно прозвучали его слова. И, склонив голову, тихо произнес:
— Прошу прощения, леди. Я сказал, не подумав, как это может прозвучать…
— Спасибо, но я не приму ваших извинений.
— Что вы себе позволяете? — приятный и глубокий альт вплелся в мелодию разговора тревожной, вздорной нотой. — Не забывайте, с кем вы говорите!
Эрелайн повернулся на звук голоса и неприязненно поджал губы.
Угадал. Впрочем, кому еще мог принадлежать этот глубокий, пробирающий голос — и кто, кроме нее, может владеть им в совершенстве?
Леди-правительница неторопливо приближалась к ним, уцепившись тоненькими пальцами за локоток леди Ириенн. Эрелайн нахмурился, не имея ни малейшего представления, что им может быть нужно, и крайне этим недовольный.
— Душа моя, они… — терпеливо начал лорд Этвор, не желая ссоры, но тщетно: его непослушный альт собирался вести иную мелодию.
— Лорд Этвор — верховный правитель Холмов. Вы не имеете права говорить с ним в подобном тоне, — отчеканила Айори. Голос то набирал силу, то опадал, становился глуше и звонче. Она играла им легко и свободно, как играют на любимом, давно изученном до последнего оттенка звучания инструменте.
Властность. Сила. Право приказывать и повелевать. Негодование. Презрение. Требование извинений… как много всего можно уместить в одну короткую фразу.
Алишия улыбнулась, светло и безмятежно, ничуть не впечатленная ее речью, разве что чуть-чуть позабавленная. И, безукоризненно вежливо, без единого намека на оскорбление, ответила:
