Лекарь обернулся. В сумерках молодому парсу показалось, что в глазах у дяди переливается какой-то нехороший, зеленоватый, как спина навозной мухи, огонек.
Пробормотав про себя молитву Зеленому Хызру, Бехзад решил больше не думать об этом деле.
Люди, когда сидят в засаде, всегда выдают себя. Во всяком случае, выдают сумеречному слуху и сумеречному зрению. Смертные сопят, чешутся, скрипят кожей, звенят вооружением, потягиваются, зевают, шепчутся, пихаются, бурчат животами, пускают ветры. Отряд людей слышно за лигу — если, конечно, вокруг тихо.
А сумеречников в засаде — не слышно. Потому что ис ши — сидят неподвижно. Или лежат неподвижно. Ис ши терпеливо ждут. И никогда не шумят.
В густой темноте — ни звезд, ни луны, ночное небо затянули тучи — торговый тракт белел разбитыми колеями и пыльными наносами. Ветер с шорохом носил спутанные в клубки травы, сдувал со склона холма пыль. Безжизненная пустыня молчала, даже шакалы не кричали.
Поэтому негромкие голоса, стук копыт, шарканье шагов, скрип и звяканье оружия и сбруи лаонцы услышали еще до того, как из-за холма показались огни факелов.
— Их действительно не больше двух дюжин, — удивленно прошептал Сенах Птичка. — Странно, обычно айсены всегда врут насчет численности отряда…
— Они не должны разбежаться, — тихо приказал Амаргин, пробуя пальцем тетиву.
— Да, господин, — так же тихо прошелестело в ответ.
Заскрипело дерево натягиваемых луков.
У Аирмед с меткостью всегда было неважно — поэтому гвардеец опрокинулся с коня со стрелой в бедре, а не в шее. Лошадь вскинулась и замолотила копытами, ее ржание потонуло в общем крике и гаме.
Айсены падали и соскакивали с лошадей, хорошо слышались вопли — «аль-самийа, аль-самийа!». Ну, еще бы, кто же еще может прицельно стрелять в темноте…
С шелестом свистнуло — Сенах отпустил стрелу, тут же наложил другую, хмурясь, заметил:
— Кто-то успел залечь…
Свистнуло снова — и набок опрокинулась лошадь. Жалобно визжа, она взбрыкивала и пыталась подняться, под ней истошно орали и хрипели придавленные тяжеленной тушей люди.
— В мечи, — холодно скомандовал Амаргин.
Среди стылых, серых теней на земле ярко переливались ореолы уцелевших: шестеро, нет, семеро — кто-то прятался за трупом вьючного мула.
Когда сумеречник бежит, его тоже почти не слышно. И очень плохо видно в темноте — в особенности, если на голове капюшон, а лицо вымазано пылью. К тому же, не все факелы погасли, а, глядя из света во тьму, и вовсе ничего не разглядишь.
Люди, кстати, оказались опытными — вскочили, даже не пытаясь отсидеться. Видимо, знали про второе зрение. Сенах с Киараном не стали размениваться на честный бой — подкрались со спины и прыгнули с ножами на плечи. Но Амаргин решил, что вежливость есть вежливость и подошел открыто. Правда, потом пожалел — от окованного железом края гвардейского щита на клинке осталась пара щербин. Кольчуга на противнике оказалась неплохая, рассечь с ходу не получилось, пришлось бить острием, меч застрял в ребрах и железных кольцах доспеха — быстро выдернуть не вышло. Поэтому подскочившего со спины айсена подсек зятек — недовольно ворча насчет чьих-то благородных замашек.
Амаргин пнул в плечо обмякшего человека, и тот тяжело обвалился на бок. В песке, чадя, умирало пламя факела. Над дорогой снова смыкались тишина и ночь.
— Все?
Заклинательница стояла чуть поодаль, чуть отведя в сторону меч. И прислушивалась.
— Все? — строго повторил Амаргин.
Женщина обернулась и молча покачала головой.
Лаонец кивнул Киарану — иди, мол, посмотри, что там у твоей жены. Впрочем, прислушавшись, он и сам все понял. За тушей мертвого мула, под нависающей корзиной с поклажей, кто-то сжался и жалобно, тихонько всхлипывал. Айсены не зря говорили про малолеток в обслуге.
— Я… не могу, — громко сглотнув, сказала Аирмед. — Мне… нельзя.
— Стой здесь, — спокойно отозвался Киаран и обошел труп лежавшей на боку скотины.
Прятавшийся за мертвым мулом мальчишка увидел его и закричал — по-айсенски. «Алла, алла!» — видимо, звал на помощь своего бога.
— Шшшш… — успокаивающе поднял ладонь Киаран, наклоняясь. — Тихо-тихо-тихо…
Мальчишка поперхнулся криком и замолчал. Лаонец ударил.
— Теперь все, — тихо сказал Киаран, распрямляясь.
В глухой ночной черноте удары копыт казались глуше, словно мрак подбил дорогу войлоком. Где-то позади, в паре лиг за спиной, поднимался дым громадного кострища. Непроглядное небо застелили облака, отсветы огня давно исчезли с горизонта. Там, далеко, на следы недавнего побоища опускалась тихая тьма.
— Впереди сад за стеной, — тихо предупредил Сенах Птичка. — Что скажешь, господин?
И придержал коня. Животное поводило зеркальными от пота боками, в легких у него посвистывало. С мундштука белыми хлопьями капала пена.
— Нам нужно напоить лошадей и дать им роздых, — кивая хохолком волос на макушке, добавил Птичка. — Что нам делать? Отвести им глаза или…
— А вот «или» я бы в любом случае отложила до утра, — пожала плечами Амина.
— Да ты никак рехнулась, сестричка, — одернул ее Амаргин.
Сестричка в последнее время и впрямь словно потеряла голову.
— А что такого?!
— Ты собираешься убить тех, кто оказал тебе гостеприимство? Тех, кто дал хлеб и воду?
— А ты предлагаешь сдаться солдатам? Эти гостеприимные хозяева выдадут нас головой!
Потрогав сережку, Амаргин лишь поморщился:
— Сделай милость, помолчи. Ты советуешь глупость за глупостью…
— Я советую глупость за глупостью?! А кто сегодня вечером потерял три с половиной тысячи золотых?! Что ты вздыхаешь? Что ты смотришь на меня, как на полоумную?
Оставалось лишь вздохнуть. Поскольку у Амаргина уже не хватало терпения разъяснять очевидное, вмешался Сенах:
— Госпожа, наш род и так излишне связан с судьбой нерегиля. А дядя ваш, князь Морврин, и вовсе полагает, что все наши напасти связаны с той его давней поездкой…
— Глупости!
— Аллиль?..
— Да, господин?
— Займись своей женой.
— Да как вы смеете! Пустите меня! Не смейте стаскивать меня с лошади!
Не обращая внимания на отбивающуюся Амину, зятек спрыгнул с седла и спокойно осведомился:
— Как именно, господин?
Спешенную женщину крепко держали за локти, а она дрыгалась и кричала:
— Не трогайте меня! Пустите! Как вы смеете, я ваша княгиня!
— Займись в прямом смысле, Аллиль. Уведи ее за холм и займись ей там. Мне нужно время, чтобы все обдумать.
— Да, господин.
