Сенну, командиру личной стражи Придворной поэтессы, убивать второго мага? В этом не было смысла.
Намир думала о таком, пока спускалась в ту часть замка, где не было красоты. Тут не было света, плитка сменялась кусками гранита. Запахи замка — благовония, апельсины — пропадали тут за запахом испражнений.
Намир бывала и в местах хуже. Она не от вида и запаха ощущала, как земля проваливается под ней, пока смотрела на человека за решеткой. Она видела его глаза, белки сверкали от полоски света сверху.
— Чего надо? — сказал он.
Ответ был простым. Она сказала:
— Я хочу вернуть семью, но этому не быть.
Она увидела в его глазах нечто другое, он оскалился.
— Пришла мстить, командир? Я думал, ты из послушных. Что ты не вершишь свое правосудие.
— Ты верно думал, — горечь подступила к горлу. Говорить с ним ощущалось как предательство. — Я тут за короля. Он не знает, что я тут, но это для него. Я хотела сама тебя услышать. История звучит фальшиво, и хоть я не против твоей казни, я хочу убедиться… что мой народ не в опасности. Тот, кто убил второго мага, может убить снова.
Снова жуткая улыбка. Она представила с волной тошноты, что эту улыбку ее мать видела последней.
— Ты не зря переживаешь, — сказал Гарон Сенн. — Я не знаю, кто убил Тарика, но не я. Зачем мне? Меня устраивала работа. Лин Амаристот обещала повысить меня, наградить землями за службу ей. Зачем мне рисковать всем, чтобы все обернулось кошмаром?
— А если Тарик знал о тебе то… что ты хотел скрыть? — например, что он — монстр.
Он рассмеялся. Она поежился.
— Все знают обо мне, — сказал он.
Все. Ее словно ударили в живот. Люди Захры знали, что делал Гарон Сенн. Придворная поэтесса знала. И это не имело значения, мир двигался дальше. Его умения были нужны в войне.
Он сказал:
— Если меня не казнят до нападения, запомни, командир, меня отпустят. Я нужен твоему королю в этой битве. Держать меня тут — ошибка. Я вел отряды его отца к победе, сделаю так и для него.
Мир двигался дальше от домика с медным храмом, который она едва могла вспомнить в деталях. Жуткие поступки уже не обсуждали. И хуже было то, что она понимала. Она много лет провела с мечом в руке, сражаясь, чтобы отстраниться от опыта войны. От ее ужасов.
У нее не было слов для человека, убившего ее семью, поиздевавшемуся над ее матерью. Но она смотрела на звезды, оставив тьму и вонь, и Намир думала, что скажет Элдакару Эвраяду, которому клялась в верности. Который собирал отряды для войны на севере, когда не сидел у брата.
Она закрыла глаза. Мансур все еще не проснулся.
Она представила встречу с королем, рассказ, что мужчина в камере, убивший множество людей, был, скорее всего, не виновен в этом преступлении. И что, хоть она бы с радостью увидела его мертвым, ее желания не имели значения. Правосудие было опасным. Важно было, что убийца ходил на свободе. Кто-то в замке смог убить одного из важных. Смог убить Тарика, хоть он был силен.
И этот кто-то мог ударить снова.
* * *
Они шли к вратам кладбища рука об руку. Наступили сумерки, тени гробниц удлинились. Тропы между ними были в полумраке.
— Я не сделаю ничего, что приведет к твоей смерти, — сказал он.
— Это глупо, — сказала она. — Я все равно умру. Помнишь? Но это можешь быть ты. И… я вряд ли вынесу это.
— Мы в тупике, — Захир шагал. Она посмотрела на него и, казалось, увидела черты его настоящего лица на скулах и челюсти. Она вспомнила столкновение с магией джитана, когда он чуть не умер, может, от этого и такие чары ослабели. — Я не знаю, что делать, — признался он. Да, он вернулся. На нее посмотрели бирюзовые глаза, а не черные.
— Мы пойдем на север, — сказала она. — Поговорим с ними. Может, им не нужен этот танец. Может, — добавила она, вдохновившись, — старушка безумна, а пророчество — бред. Или ложь, чтобы запугать нас, — она сказала это и задумалась, почему это не пришло ей в голову раньше. У них не было причины верить той женщине и танцующим с огнем. И откуда это пророчество, когда она не слышала об их пророчествах раньше? Они скрывали свои знания, не записывали, но это звучало удобно. И Алейра их не упоминала.
Алейра осталась позади, подавленная. Лин обняла ее перед отбытием. Они ушли к свету. Волшебная дверь закрылась за ними, не оставив щелей в камне.
— Я не хочу верить, что ты умрешь, — сказал он. — Ты из алмаза и слоновой кости, это навеки.
Она рассмеялась.
— Верь, во что хочешь. Пока мы идем на север.
Он сжал ее руку.
— На север. Мы встретим самопровозглашенного короля севера. И ты используешь чары Амаристотов, о которых я много слышал.
Они рассмеялись, шагая среди гробниц к вратам из кованого железа, к дороге. Словно то, что было в подземной комнате у пруда, было лишь в тумане, и он рассеивался, пока они шли и смеялись.
Было невозможно понять, как долго они были в пустыне. Но они не сгорели на солнце, их не мучила жажда от жары. А Джулиен не ощущала время. Женщина парила впереди, и тяжесть была осязаемой. Джулиен и Дорн должны были молчать, если разговор был не по делу.
Дорн первым заметил изменение на горизонте. Он воскликнул и сжал руку Джулиен. Он сказал:
— Куда ты нас привела?
— Я говорила, — донесся холодный голос женщины без эмоций. — В город.
— И он не странный? — сказал Дорн.
Она обернулась и посмотрела на него с тем же холодом, что был в голосе.
— Тут все странное.
Они были под палящим солнцем. Они шли так часами, как казалось Джулиен. Но теперь впереди была ночь на небе, сияли звезды и луна. И она видела там короткую траву, кусты у земли, а не песок.
— Значит, он в темноте, — тихо сказал Дорн Аррин. Джулиен молчала. Она думала. Было что-то знакомое в этом, даже в перемене дня и ночи. Это был некий портал, и хоть она не понимала порталы, часть ее немного знала об этом.
Она думала, пока они пересекали границу песка и травы, дня и ночи, что созвездия были такими яркими, какими она их еще не видела. Даже когда лежала на подушке изо мха и смотрела на
