Ознакомительная версия.
- Ну, вот и все в сборе. Прошу к огню, гости дорогие. Угощайтесь.
Протянул сам Круту кубок серебряный, сияющий в огне неземном. Спокойно принял воин подношение, глотнул, затем уселся туда, куда показали. Путята же пристроился справа от Слава. Между ним и меднокожим.
– Пора за дело приниматься, други мои.
Снова голосом глубоким произнёс седой, и молодой воин в доспехе дивном речь завёл:
- Доброе дело затеяли вы, братья мои меньшие. Славное. Отец мой…
Показал на седого.
…- Одобряет его. Хотя и не всегда.
Дёрнулся меднокожий, но промолчал, а воин дальше речь продолжил:
- Почто столько народу извели зря? Почто жёнок сильничали? Людей живьём жгли?
Нахмурился Брячислав, хотел было слово молвить резкое, да толкнул его брат, сдержался. Гостомысл сам ответил:
- Народец сей мерзок по натуре. На слабого в трудную минуту руку поднял. Сам извёл всех их под корень. Блядию[67] жил. Потому и получил по заслугам. А ссильничали – так нельзя тогда иначе было. Сами знаете.
- Знаем.
Седой прогудел, потом глазами показал сыну, мол, продолжай. Тот вновь заговорил:
- Потому и простил вас. Но из-за этого зла удалось жрецам арконским, насквозь прогнившим, запечатать отца моего вместе с прочими в Доме. И нет теперь у них сил помочь вам. Я же – воин. И мне леса, реки и воды не властны. Лишь небо и грозы с молниями. Сын мой…
Вновь шевельнулся меднокожий.
…- осерчал было на вас, но узнав Истину – прозрел. И… Простил. Но впредь подобного зла ни я, ни он не потерпим!
Стукнул по бревну, на котором сидел, кулаком, и едва не вздрогнул Крут, увидев, как полыхнуло под перчаткой латной пламя синее. Начал понимать, с кем беседу ведёт и где находится…
- Но, Перун…
- Молчи! Скажешь ещё слово! Дай речь закончить!
Умолк Гостомысл. Ждёт. Перун же продолжил:
- Запомните, Дети Богов – когда будете войну вести против Триединого – нет для вас ничего запретного, ибо он – Зло в чистом виде. Там можете жечь, убивать, насиловать, всё, что душе вашей заблагорассудиться. Особливо – жрецов его. Но против народа своего – соблюдай правила воинские. Не роняй честь и совесть славянскую!
- Только против своего? Да когда же это славянин на славянина руку поднимал?!
Не выдержал Слав, и седой горько ответил:
- Было такое в старину. Есть такое сейчас. И будет в будущем. А твой народ – не только славяне. Есть и другие, но родня они тебе, хоть и выглядят по другому, те же дети Маниту…
…Не по себе стало Круту – на таком сборе сидит. С Богами общается на равных…
- Хотя и внука моего тоже враг есть. Сынок Трёхголового. На Полудне его царство. И придёт день и час, когда сойдётесь вы в битве лютой… Но не скоро. Очень не скоро…
- Отец мой и прочие родственники отныне заточены в своём Доме. Не могут покинуть его, помочь вам. Потому лишь я, да сын мой Маниту вам защита и опора. Так что, не серчайте на него…
Показал рукой на отца.
…- не в силах он вам помочь явно. Но тайно, через меня поддержку окажет. И вы о нём и прочих наших Богах, прошу, не забывайте…
Просит Бог. Неслыханное… Видимо, там, на Родных землях и впрямь творится чёрное зло, о котором упомянул Перун-воин… Вновь пожилой заговорил:
- Связи с землёй родной не рвите. Пусть прогнали вас бессовестные, забывшие о Долге перед Родом и Племенем, но народ – он же не виноват! Прошу вас помнить, что единая кровь в жилах ваших течёт…
- А души? Души наши едины?
Осмелился Крут подать слово, и осёкся – обернулись к нему все три Бога, посмотрели, и вдруг удивление отразилось на их лицах, и даже почтение, что ли… Улыбнулся Маниту, сказал по привычке: Хао! Теперь сам Святовид речь повёл:
- Однако, удивил ты меня, воин. Не каждый из Богов Дар имеет, как у тебя! Редкостный он. Настолько редкий, как крупинка злата в песке речном. И ценен куда выше презренного металла… Что же, раз есть он – вот тебе наш подарок: будет он навеки в твоих потомках! А куда его применить – сам знаешь.
И резко оборвал разговор, снова Перун заговорил:
- Вот вам слово наше, от всех Богов Славянских, окончательное и последнее: живите в мире новом. Множьтесь, крепните, стройтесь. Но помните, что настанет час, когда придётся вам вспомнить своё предназначение, для чего вы пророчество Прокши- Провидца исполняете. Тогда и придите на помощь Земле Славянской, многострадальной, измученной. Уничтожьте Трёхголового Чернобога, и служителей его. Сотрите с лица земли капища поганые, предайте поруганию память о нём и вечному проклятию деяния тех, кто служит и поклоняется Проклятому Богами. А теперь – пора вам. Каждый из вас вернётся туда, откуда взят был. Но память о нашем разговоре останется. И каждому из вас я дам своё предназначение. А теперь – распрощаемся, други.
Повёл рукой Перун, и вмиг всё исчезло, и костёр, и лёд, лишь вкус во рту стоит от напитка, коим Боги Крута угощали. Приподнялся воин на лежанке – ведь явственно помнит, что выскочил на зов кормщика, у руля стоящего. И вот, снова здесь, в избе палубной… Прикрыл глаза – едва не ахнул в голос: не то что пропал, усилился его Дар! По всему пространству, где люди лежат, огоньки душ светятся. Ровно, сильно… И самому так хорошо стало… А куда сей Дар применить – знает старший воин дружины братьев-князей. Коли есть тайный враг – так ему не скрыться. Душа выдаст. Или отсутствие её. Того, кто Вред народу Славянскому замыслил. Со злом пришёл к нему…
…Очнулся и Слав у себя в избе – рядом Анкана посапывает в две дырочки, животик уже большой, выделяется. Снова дитя они ждут. Приподнялся на локте, взглянул на жену, что клубочком свернулась, к нему спиной прижалась – улыбнулся затаённо, тепло на душе стало…
…Брячислав залпом осушил ковш с водой, перевёл дух. Обернулся – позади брат стоит, глаза шальные. Посмотрели друг другу в лицо князья – без слов всё ясно… Ноша тяжкая. Но им – по силам! И людям под их рукой по плечу!..
…По гладкой воде, подгоняемые попутным на диво ветром, да течением быстрым, пришли лодьи в Аркону Благословенную. В граде было в била ударили, когда заполоскались на горизонте паруса – множество лодий неведомых входят в воды острова Буяна[68] Идут находники! К бою, горожане! Да когда приблизились корабли ближе, заметили знак Громовника на парусах, успокоились – прибыли воины братьев-князей за товаром, долги привезли жрецам, да лодьи храмовые возвращают хозяевам. Грянули сухо доски сходней о пристани, сбегают с них воины в доспехах сияющих. Все как на подбор, по тридцать три на каждом корабле невиданном. Строятся в ряды. Сошли, дозорных да охрану выставили, кликнули смотрителей, повелели забирать лодьи набойные, что Святовидовы служители три года назад им дали в пользование, да потребовали телегу под казну, дабы злато-серебро в Храм отвезти, оплатить службу тех кораблей. Смотрители дивятся – не видали они никогда таких лодий, на которых пришли в град дружинники. Вроде бы и две лодьи, а на деле – одна. И величины незнаемой доселе. Осели неглубоко, но то им нестрашно, поскольку палуба их на двух сразу корпусах раскинута, словно треножник. Куда ни толкни – всюду опора. Чу, топот конский слышен. На белых конях, в развевающихся плащах, опять же белых, в доспехах начищенных скачут воины дружины Святовидова дома. Сто из трёх сотен. Избоченившись, носы задравши к верху, бахвалясь конями горячими, уперев копья в небо.
Ознакомительная версия.
