— Разум человека — сложная штука, — спустя какое-то время, проговорил он. — Во сне он может быть уверен, что все происходит с ним наяву, в реальной же жизни — полагать, что это — лишь сон.
— Но что же… Что я видел? Или кого? — сердце то замирало в груди, то бешено стучалось, вырываясь наружу, мысли упрямо возвращались к одному, казавшемуся наиболее вероятным — "Шамаш щадит меня, хочет сохранить надежду".
— Я не знаю, — колдун качнул головой. Он не чурался этих простых слов, в отличие от большинства людей, боявшихся выказать свою слабость. Но в его устах они звучали как нечто настолько чужеродное, словно цветок посреди снегов пустыни, что в их справедливость было трудно поверить. И, все же, они были единственно возможной правдой (хотя, может быть, не истиной). - Проще всего сказать: забудь о сне, ибо он — всего лишь сон. Но порой и в грезах есть доля истины.
— Богини хотели, чтобы я вел летопись…
— Это ведь совпадает с твоим желанием.
— Я должен быть уверен, что не ошибаюсь, что это — тот единственный, что для меня выбрали небожители.
— Ты сказал, что встретился с ними. Это значит, что они согласны с тобой. Что же тебя беспокоит?
— Если это был только сон…
— Боги редко говорят с людьми наяву.
— У тебя все так просто!
— К чему усложнять то, что и так слишком сложно?
— Рабыне ты велел отказаться от яда мысли, говоря, что лишь так она исцелиться. Почему же мне советуешь сделать наоборот?
— Не все мысли яд. Одни убивают, другие дают силы жить.
— Значит, ты считаешь, я должен верить в то, что… что произошло со мной там, в лесу?
— "Верить" — не то слово… Я бы сказал — помнить, ждать, когда придет время и станет ясно, что правда, а что — нет.
— Но на это ожидание можно потратить всю жизнь!
— Решать тебе, — колдун приподнял полог повозки. В его голосе зазвучала усталость. — До полуночи осталось не так уж много. Последние мгновения на грани миров — время великих откровений. Проведи их наедине с верой своей души. И может быть она даст тебе ответы на все вопросы.
— Шамаш, подожди, — караванщик схватил его за рукав, удерживая, — лишь один вопрос, прошу, для меня это очень важно!
— Спрашивай, — он остановился, повернулся к Евсею, с интересом рассматривая одного из двух братьев, настойчивость которых не переставала удивлять его.
— Этот мир — то, что хотел увидеть ты? — "Мати считает его пришельцем из сказок, Атен — великим небесным божеством, я… я не знаю, что и думать. Может быть, ответ поможет мне, когда…"
— Нет, — с сожалением проговорил колдун. — Это земля, о которой мечтала малышка.
— А Мати… Она наделена силой, силой, которую, сама того не подозревая, пробудила в себе сегодня? Или и эта способность была лишь порождением фантазии и завтра она уже лишится ее…?
— Это зависит от девочка.
— Но… все, что происходит здесь… Это ведь на самом деле?
— Мне трудно ответить на твой вопрос, караванщик, хотя бы потому, что я не привык задумываться над тем, что такое настоящая реальность, а что — нет. Тебе придется решать это самому.
— Шамаш… — ему вдруг стало любопытно. — А что хотел бы увидеть ты?
— Тебя интересует, по чему более всего тоскует мое сердце? — в глазах колдуна угасавшей лампой загорелась боль. — Но зачем? — казалось, он спрашивал: "Неужели ты, кого я считал своим другом, хочешь ранить меня в самую душу?" — Что ж, — он отвел взгляд, — я хотел увидеть дракона.
— Того, кто принес тебя сюда?
— Откуда ты знаешь? — колдун был удивлен, но не испуган, полагая, что уже нет той причины, по которой следовало бы скрывать правду.
— Все получилось случайно, — караванщик оправдывался, чувствуя себя виноватым. — Не сердись на Мати, она не виновата… Девчушка так долго хранила тайну. И ни о чем не проговорилась бы, если бы… Дело в том, что я придумал для нее сказку, свою первую сказку… И в ней тебя принес дракон… Ну, тебя ведь назвали именем солнечного бога…
— И некоторые даже стали отождествлять меня с ним, — горькая усмешка сорвалась с губ колдуна. — Прости, что перебил тебя, продолжай, пожалуйста, — поспешно проговорил он.
— В общем, — караванщик бросил на собеседника пристальный взгляд. Он поймал себя на том, что ищет в его облике черты, столь знакомые по легендам, — когда я рассказал сказку до конца, Мати спросила меня, откуда я знаю про дракона. Она думала, что ты рассказал мне о нем… Я сам удивился, как могла выдумка совпасть с реальностью… — он умолк, не сводя с Шамаша взгляд: "А может Атен и прав, — мелькнуло в его голове, — великие боги, но если так…" — Скажи, — он с трудом заставил свой голос звучать ровно, — а дракон… Он прилетал сюда? — ему стало даже обидно, что он пропустил столь захватывающее зрелище.
— Нет, — глаза колдуна захлестнула волна грусти. — Знаешь, — караванщик весь ушел во внимание. Шамаш так редко говорил о себе, что для окружавших его людей, пытавшихся понять, с кем же на самом деле свела их дорога, каждое слово было бесценным. — Это удивительно… Я думал, что более всего на свете хочу вернуться в древний замок, встретить людей, живущих под его тенью… — умолкнув на миг, он прикусил губу, качнул головой. — Но оказалось, что куда сильней я тоскую по вечным странникам-драконам. Словно ближе них у меня не было никого… Я повел одного из них на верную смерть, потому что так было нужно для спасения… не его рода, нет — моего… Он выжил в бою… Останься он в том мире — и его жизни ничего бы не угрожало… А он умер, спасая меня… — он замолчал.
Молчал и караванщик, не зная, что сказать. Его рука поднялась… Евсей хотел коснуться плеча Шамаша, успокоить… Но лишь вздохнул. Нет, он не смел. Ему все явственнее и явственнее казалось, что, пусть тот стоял рядом с ним, лишь в шаге, между ними лежала бездна, которую невозможно ни преодолеть, ни дотянуться рукой, ни докричаться… никогда…
— Я пойду, — наконец, хрипло прошептал он. — Прости, если мои вопросы причинили тебе боль. Поверь, я совсем не хотел этого, — и он быстро зашагал прочь, не оглядываясь, словно боясь того, что мог увидеть за спиной.
Он был еще не готов поверить…
Евсей шел мимо повозок, погруженных в полумрак, в котором носились длинные серые тени, блистали, превращая окружающий мир в нечто еще более нереальное, отблески огня и кружили толи светлячки, толи искры костров, толи спустившиеся к самой земле звезды.
Только теперь Евсей по настоящему ощутил темноту, слепившую глаза, вонзавшую в душу острые когти страха, заставлявшую разум танцевать на грани безумия.
Все повозки виделись одинаковыми, похожими друг на друга как тени. Приходилось продвигаться на ощупь.