— Как ты, все хорошо, эта паршивая собака не успела ничего?…
— Хранитель… убит… Ты его убил!… Ты превращался в такого, как он, я видела… — задумчиво залепетала Тома, потом вдруг застыла в удивлении. — Лекои? Лекои… неужели это ты?… — спросила она, убирая с глаз сына челку и внимательно рассматривая лицо.
Леопольд, который оказался Лекои, кивнул и, утерев глаза ладонью, прижался к матери.
— Сын! — воскликнула она и обняла свое чадо, прижимая к груди. — Я и не надеялась, что увижу тебя снова… подумать только, как ты вырос! Каким стал!… И вернулся назад, значит, ты не забыл меня, не возненавидел?… Ах, лучше бы ненавидел, этого я больше заслуживаю… Так мне только хуже… А проклятие рода Сеймуров?… ты убил Хранителя! А чем это теперь им грозит, какими бедами и несчастьями?… Да к черту, ты здесь, и это главное!… Как же я скучала, мальчик мой!… Родной, маленький…
— Мам… — чуть ли не всхлипывая начал Лекои. Он быстро рассказал ей о том, что не покидал поместья.
Тома не выдержала и все-таки разрыдалась, уткнувшись лицом в плечо сыну. Заливаясь слезами, они принялась целовать свое вновь обретенное чадо в шею, подбородок, щеки, лоб, глаза, не переставая при этом что-то ласково бормотать. Сам Леопольд молчал, изредка утирая слезы, и гладил мать по растрепанным волосам.
Глядя на эту трогательную сцену, я сама чуть не расплакалась от счастья, но вдруг вспомнила, что…
— Дейк! — кричу в ужасе и бросаюсь к рыцарю, который до сих пор лежит на полу, хотя пошло уже очень много времени. Сейчас рядом с ним сидел Арланд и, видимо, там что-то серьезное. — Что с ним? — спрашиваю, почти упав на пол рядом с ними.
Удивительно, но лицо Дейка не было искажено адской болью или мучениями, как обычно при тяжелых травмах и их лечении, оно спокойным, только жутко бледным, а губы слегка фиолетовыми. Рыцарь лежал спокойно, не дергаясь и не шевелясь.
Забеспокоившись, я дотронулась до его руки, все еще крепко сжимающей меч, я попыталась прощупать пульс, но то ли я бездарный доктор, то ли… его действительно не было.
— Бэйр… я… — начал было Арланд, но запнулся. — Хранитель… выпил его душу. Без остатка. Была бы хоть маленькая часть, хоть капля, я бы смог помочь… но у него и ауры уже нет. Мне жаль.
— Что!? — возмущенно спрашиваю, чувствуя, как начинается что-то вроде истерики. — Быть не может, это же… Да как какая-то псина могла его убить!?
— Он не мог ее видеть. Единственный из нас, кто не мог…
— Не верю!!! — упрямо трясу головой. — Он просто в обмороке! Без сознания! Видел, как она его по голове лапой треснула? Просто болевой обморок или что там еще случается? Сейчас очнется!… Дейк, вставай, хватит уже лежать, итак всю драку пропустил! — трясу рыцаря за плечо. — Очнись, иначе придется лить тебе в лицо водой, а воды нет, потому я сейчас как что-нибудь придумаю и…
— Бэйр, хватит, — тихо попросил Арланд и обнял меня за плечи, не давая тормошить рыцаря, чем я, наверное, сильно увлеклась. — Постарайся…
— Что с ним?… — обеспокоенно спросил подошедший бывший Леопольд, но запнулся и замолчал.
— Ничего вы не понимаете!… - говорю, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Он не… не… он живой!
Я не сводила с Дейка взгляда, казалось, что вот-вот какая-нибудь мышца лица дрогнет, он судорожно вдохнет, потом откроет глаза… казалось, что вот-вот, но… но ничего не происходило. Сначала минуту, потом вторую… потом третью и четвертую… десятую, пятнадцатую… Мы сидели и ждали полчаса и ничего.
— Надо что-то сделать, сам он не очнется!… А не видеть вот так, сложа руки… — говорю, чувствуя, как из глаз потекли слезы.
«Он уже не очнется» простучало в голове приговором.
Арланд обнял меня крепче и прижал к себе, пытаясь поддержать, но я в ответ с силой пихнула его в ребра локтем, вырвалась и, не удержав равновесие, упала на тело Дейка.
Испугавшись, что лежу на трупе друга, я вскочила, но потом мой взгляд уперся в его бледное лицо… Я без сил опустилась обратно, обняла рыцаря и, как последняя девчонка, зарыдала у него груди, прижимаясь к еще пахнущей живым рыцарем рубашке.
Теперь мысли заносились в голове быстрее, как будто подогревая все нарастающую и нарастающую истерику.
Нет, нет, нет… быть этого не может! Только не он, не сейчас, не так глупо!… Быть убитым какой-то собакой, эта идиотская смерть ему не подходит, только не Дейку! Он и не с таким справлялся, так как же?… Как же это может быть, что он сейчас лежит… весь холодный и не двигается?… Должен же быть выход, это еще не конец! Конец не может быть таким… нужно просто подумать, сделать что-нибудь… нужно какое-нибудь чудо, так почему оно никак не появляется? В этом мире все возможно, так почему же ничего не происходит?…
А вот… а если мне?… Что могла Бэйр? Какие у меня внутри возможности? Вдруг я сама могу помочь, вдруг я смогу совершить это самое чудо?… Надо только вспомнить что-то… Ладно, если я хочу что-то вспомнить, значит, мне нужно отказаться от какого-то столь же важного фрагмета памяти. Но от какого? Что может быть равносильно умению воскрешать? Ни одна моя способность, ни один случай из прошлого не сравнится по важности с этим…
Я начала лихорадочно перебирать в памяти все, что только можно, почти всю свою прошлую жизнь, по крупицам, что только можно было вспомнить. Нервное напряжение все нарастало и нарастало, казалось, меня сейчас разорвет от переизбытка чувств, но я все вспоминала и вспоминала, жизнь пролетала у меня перед глазами, а я пыталась выбрать подходящее, хотелось отдать воспоминания месяцами, годами, хоть десятилетие, лишь бы только не оставлять все, как есть.
Настал момент, когда я, наверное, должна была потерять сознание от внутреннего напряжения и переживаний, но вместо этого началось что-то иное. Я вдруг как будто провалилась куда-то, в какую-то темную яму, появилось такое чувство, будто я лечу, потом все резко прекратилось, я открыла глаза и как под сильнейшим гипнозом начала лепетать что-то невнятное, что постепенно раскрывало мне свой смысл все больше и больше…
— Птицы уйдут далеко по небу от слабого солнце к теплому свету, зверь в норе затаится в тепле, чтобы холод его не достал. Спрячет голову под крылом, зароется в ил и уснет, уснет надолго, до самого лета, или покуда весна не дойдет до краев своей чаши и вниз не польет. Не ждать, не терпеть, не спать, не лететь, коротать в покое свой век, так зачем же, зачем же зимой засыпать, когда ты не зверь, человек? Что зима, что весна, что лето и осень, не считается с ними ведь сердце. Остановит свой путь, когда время придет, а пока не пришло, свет небесный, блеск звезд, шорох листьев и холод ветров не оставят его с поры от рождения до поры, пока час не пробьет…
