– Решили, значит, – проговорил Лучезар.
– Нет, – глядя под ноги, сказал Волкодав.
Все повернулись к нему.
– Как это нет? – раздражённо удивился боярин, и на скулах у него выступили красные пятна. – Как это нет?
– Вначале должна переправиться половина воинов. Или даже больше. Причём сколько дружинных, столько и городских, – сказал Волкодав.
Он смотрел за реку. Там, куда предстояло причалить парому, виднелась чистая поляна около стрелища в поперечнике. А за ней и кругом – сплошная стена леса. Да не красного бора, как по сю сторону, а густого ельника пополам с несоразмерно вытянувшимися берёзами. Дорога с поляны уходила в этот лес и сразу куда-то сворачивала. Чаща, конечно, была хорошо разведана и местными, и охотниками из отряда. Но переправить туда кнесинку и оставить со служанками и жалким десятком бойцов?..
– Когда они сядут в сёдла, – продолжал Волкодав, – перевезём госпожу. Потом остальных.
– Что?.. – задохнулся боярин. – Это кто рот раскрыл? Полководец прославленный? Над двумя отроками начальник?..
Витязи радостно изготовились, но Волкодав не сдвинулся с места и ничего не ответил.
– Ладно! – сказал Лучезар. – Сделаем, как я сказал, а кто недоволен, может в Галирад возвращаться.
Волкодав, по-прежнему глядя за реку, раздельно проговорил:
– Пока я жив, государыня на первый паром не взойдёт.
Витязи призадумались, поскучнели. Старшины начали переглядываться. Первым, покашляв в кулак, подал голос Аптахар:
– По мне, так послушал бы ты его, государь Лучезар. Хёгг меня съешь, не так уж он и неправ.
Сольвенн Мужила на всякий случай отступил от него в сторону, чтобы не выглядеть причастным к дерзким речам. Зато Мал-Гона подёргал себя за усы и решительно присоединился к сегвану:
– Наши братья, ключинские вельхи, не стали бы предлагать бан-рионе дырявый паром. Телохранитель дело говорит, государь.
– Этого ты хотел? – дрожащим от ярости голосом обратился Лучезар к Волкодаву. – Чтобы мы между собой перессорились? А то и драку затеяли, пока разбойники лесные сестру мою в мешок сажать будут?
Волкодав посмотрел в глаза сегванскому старшине и сказал:
– Передай боярину, Аптахар, что я ссорить никого ни с кем не хочу. Но на первом пароме кнесинка не поедет.
Он по-прежнему не смотрел на боярина, но краем глаза видел, что того затрясло. Ещё он видел подходившего к ним велиморского посланника. Благородный нарлак чем-то неуловимо напоминал ему Фителу: то ли чёрными с серебром волосами, то ли спокойным достоинством человека не воинственного, но умеющего за себя постоять.
– О чём спор, господа мои? – подойдя и поздоровавшись, спросил велиморец.
Мужила, видно, понял, что отмалчиваться больше нельзя, и стал объяснять:
– Да вот, государь Дунгорм, Лучезар Лугинич говорит, что паром хлипок, и хочет сперва Елень Глуздовну перевозить, а телохранитель, вишь, упирается, сказывает, вначале половину отряда…
Посланник Дунгорм обвёл спорщиков внимательным взглядом. За боярской любовью он особо не гнался, а вот невесту своему господину хотел доставить живую и невредимую. Он пожал плечами и предложил:
– Я со своими людьми рад буду испытать крепость парома. Мы можем переправиться прямо сегодня, а завтра, в самом деле, отчего бы первым паромом не перевезти госпожу…
Делать нечего, пришлось Лучезару ответить согласием. Понял, наверное: возьмись он упорствовать, и это показалось бы странным. Волкодав, однако, расслышал, как заскрипел зубами боярин, и спросил себя: почему тот так стоял на своём? Из одной спеси? Пусть, мол, я неправ, но как сказал, так и станется?.. Или ему надо было зачем-то, чтобы кнесинка почти одна оказалась на том берегу?..
Сперва эта мысль показалась телохранителю слишком чудовищной. Всё же он заставил себя не отмахиваться от неё. Он в своей жизни повидал всякого. И успел усвоить: хочешь прожить на свете подольше, всегда будь готов к самому худшему. И ещё. Есть люди, которых не обязательно подводить к самому краю, чтобы они собственную мать предали.
Или сестру.
Надо ли говорить, что в последнюю ночь Лихослав неотлучно торчал у парома, а Лихобор то и дело навещал его там. Когда дошло дело до переправы, Волкодав сам возвёл кнесинку на паром и дальше чем на шаг от неё не отходил. Когда же до того берега осталось полтора стрелища, он сказал Елень Глуздовне:
– Сделай милость, государыня, надень кольчугу.
Кнесинка смерила его взглядом:
– Вот ещё… Не стану, незачем.
– Надень, госпожа, – повторил Волкодав.
Кнесинка вскинула глаза: он смотрел на неё спокойно и хмуро, и было видно, что этому человеку давно уже не удавалось как следует выспаться. Наняла охранять, так хоть не спорь, написано было у него на лице. Кнесинке стало стыдно. Она опустила голову и взяла у него блестящую кольчугу, которой не могла повредить даже морская вода.
Она не стала спрашивать венна, что там было у него на уме, но заметила, что он неотступно держался между нею и берегом. Вот паром с шорохом наехал плоским днищем на мелкий прибрежный песочек, стукнули о борт ребристые сходни из еловых досок, способные выдержать нагруженную повозку. Дунгорм позаботился загодя выстроить своих молодцов и сам вышел поприветствовать кнесинку, как раз пересекавшую предел сольвеннской державы. Торжества, однако, не получилось. Дунгорм недоумённо нахмурился, когда вперёд государыни, закрывая и пряча её широкими спинами, на берег спустились трое телохранителей. И каждый держал в руках снаряжённый лук со страшненькой бронебойной стрелой на тетиве. Телохранители сразу провели девушку в шатёр, заботливо раскинутый велиморцами. Следом туда же отправили служанок и няньку и, пока переправлялось остальное войско, никому не позволяли высунуться наружу.
Оскорблённый Лучезар всем видом показывал, что не верит ни в какую опасность. Он ушёл со своими в дальний конец поляны, и вскоре оттуда донёсся перестук деревянных мечей. Вот уж чем Левый не пренебрегал никогда, так это воинскими упражнениями.
Велиморский посланник, понятно, наведался в шатёр засвидетельствовать своё почтение госпоже. Когда же вышел, то остановился переговорить с Волкодавом, сидевшим у дверной занавески. Дунгорм был знатным, родовитым вельможей, но молодость провёл при войске, в боевых походах, и не привык считать разговор с простым воином за бесчестье. К тому же велиморец неплохо понимал в людях и за время путешествия успел убедиться: телохранитель-венн вовсе не был тупым звероподобным убийцей, которым считала его половина галирадской дружины.
– Мы оба хотим благополучно довезти госпожу, – начал Дунгорм. – И потому я не отказался бы знать, с какой стати ты так ведёшь себя, Волкодав… тебя ведь Волкодавом зовут?
Венн отозвался безо всякой охоты:
– Может, и зовут.
На берегу суетился народ, с вновь причалившего парома осторожно выкатывали повозку, рядом приставали кожаные вельхские лодки. Воины выводили из воды устало отфыркивавшихся лошадей, одолевших Сивур. Волкодаву позарез нужны были Мал-Гона или Аптахар, но этим двоим предстояло переправиться ещё нескоро. Поэтому венн на берег почти не смотрел. Он не сводил глаз с рослых елей, стеной обступивших прибрежную поляну.
– За что ты так не любишь боярина Лучезара? – спросил велиморец. – Он храбрый воин и к тому же родственник госпоже.
Волкодаву не хотелось на это отвечать, и он промолчал. Дунгорм же досадливо подумал, что галирадские витязи были не так уж неправы. Одно добро: свирепый и непочтительный венн действительно охранял государыню, как преданный пёс.
– Зря ты думаешь, будто никто, кроме тебя, не хочет добра госпоже, – сказал Дунгорм и собрался уйти, но тут Волкодав быстро посмотрел на него и проворчал:
– Что там я думаю, это дело десятое. Просто, если бы я хотел убить кнесинку, я устроил бы здесь засаду.
Дунгорм сердито хлопнул себя по колену:
– Засаду!.. Это верно, поезд богатый, но воинов!.. Да и кому бы?.. Уж не хочешь ли ты, Волкодав, показать, что не даром хлеб ешь?
