Эртан замолчала, и уже Аптахар спросил её:
– Так почему всё же место недоброе? Ушли, сгинули, и Хёгг их прибрал. Да и дорога не прямо же через топи ведёт?
– Людям запомнился рассказ о сокровищах, которые унесло с собой пропавшее войско, – пояснила Эртан. – Минуло время, нашлись сорвиголовы, охочие до ничейных богатств. Сколько их потонуло в Кайеранах, никто не считал, но кое-кто, видно, всё же добрался. У нас думают, что те люди рылись в поисках золота и потревожили кости усопших. Тогда-то неупокоенные души проснулись, чтобы люто отмстить… Вот и случается, что путешественники, заночевавшие на Старой дороге, исчезают навеки.
Волкодав потом спрашивал Лихослава и Лихобора, храбрые парни сознались, что ощутили между лопатками холодок и возблагодарили Око Богов за то, что оно стояло высоко в небесах, не спеша уходить в Закатное море.
Пока Эртан рассказывала, к ним вместе с Дунгормом и Мужилой подъехал боярин Лучезар. Левый еле дождался, чтобы девушка докончила свою повесть; вороной чувствовал нетерпение седока и выгибал шею, перекатывая во рту невкусное грызло.
Когда же все притихли, Лучезар сказал со смешком:
– Я слышал, «вельхи» раньше значило «мужественный народ»…
Эртан переглянулась с Мал-Гоной и ответила ровным голосом:
– А я слышала, господин мой, что это слово и теперь то же самое значит.
– Ну так пора заменить, – сказал Лучезар. – Или это мужественное деяние – из-за каких-то призраков бросить в запустении отличную дорогу? Да кто хоть их видел-то?
– Позволь напомнить тебе, родич, что земли западных вельхов мы уже миновали, – подала голос кнесинка Елень. – Не они ту дорогу прокладывали, не они её и бросали.
Кнесинке очень не нравилось, когда Лучезар принимался кого-то задирать. Хватит и того, что он был чуть не на ножах с Волкодавом.
– Призраков видел мой дедушка Киаран Путешественник, и ни у кого нет причины сомневаться в правдивости его слов, – выдержав почтительную паузу, сказала Эртан. Сказала так же ровно и спокойно, как и о названии своего народа. Если Волкодав понимал хоть что-нибудь в людях, всякого усомнившегося ждал весьма нешуточный вызов. – Когда дедушка был молод, он, как все молодые, искал приключений и хотел подтвердить своё мужество, – продолжала Эртан. – Однажды, странствуя вдвоём с другом, они забрели на край Кайеранских трясин и остановились там на ночлег. Они сделали это нарочно, потому что многое слышали и решили доказать, что ничего не боятся. Они не стали разводить костра, так как надеялись поохотиться и не хотели пугать дичь запахом дыма. Когда село солнце, с болот потянулся туман, и в тумане послышался голос рога. Дедушка говорил, тогда-то и показалась у него в усах первая седина. Ещё он говорил, что ни прежде, ни потом он не слыхал, чтобы живые так трубили в рога. Дедушка и его друг затаились и стали ждать и смотреть, и тот бессовестный лжец, кто скажет, что мог бы лежать в мокрых тростниках с ними рядом и не наделать полные штаны от страха. Дедушкин друг – это почтенный отец нашего Кесана рига, и всякий, кто хочет, может его расспросить, как было дело. Так вот, спустя некоторое время они увидели шедших через болото. Туман стелился низко, и дедушка рассмотрел шлемы с пернатыми гребнями. Он их сразу узнал, потому что у нас дома с давних времён сохранялся точно такой же: моя прапрабабка, бившаяся в Последней войне, привезла его с поля сражения. Дедушка стал молиться Трёхрогому, и призраки их не почуяли… Иначе меня не было бы на свете, потому что тогда он ещё не был женат. Вот так.
– Теперь я вижу, что был неправ и невежлив, – церемонно поклонился Лучезар. – Вы, вельхи, отнюдь не утратили мужества. Но если уж двое юных охотников не убоялись потусторонних теней и вернулись живыми, годится ли целому войску трусливо отступать перед бесплотными выходцами из могил? Мало чести живым храбрецам уступать дорогу давно умершим врагам! Пусть же не зовут меня воеводой, если я со своими воинами не проеду по Старому тракту и не заночую там, где кто-то беспокоил купцов!
– Сегваны ни в чём не уступят сольвеннам, – проворчал Аптахар.
– А вельхи и подавно, – усмехнулся Мал-Гона.
Эртан оглядывалась с видом победительницы.
– Нас, велиморцев, в недостатке мужества тоже ещё не винили, – сказал Дунгорм. – Но ваш государь Глузд, добрый полководец и воин, чья отвага не нуждается ни в каких доказательствах, всё-таки предпочёл ехать холмами. И по дороге к нам, и возвращаясь обратно…
– И правильно сделал, – сказал Волкодав. Он уже видел, к чему шло. И то, что он видел, было венну поперёк души. Человеку не запретишь лезть на рожон, если ему так уж охота. Но пусть его головотяпство убивает его одного, а не других. И в особенности тех, кого ему доверено охранять.
Волкодаву и раньше случалось недоумевать, как легко превращаются взрослые, седеющие, лысеющие мужчины в мальчишек, презрительно бросающих друг другу: Слабо! Оставалось уповать на женскую мудрость. Женщины умеют найти какие-то слова и разом согнать с забора раскукарекавшихся петухов. Да притом ещё никого не обидеть.
Государыня кнесинка решительно кивнула и приговорила:
– Мы поедем по Старой дороге.
Волкодав досадливо ёрзнул в седле. Откуда ему было знать, что кнесинка, только заслышав о бесплодных каменистых холмах, сразу вспомнила приснившуюся тропу между скалами. И теперь благодарила Небесную Мать за предупреждение, за вещий сон, которому позволено будет не сбыться.
– Две дороги потом снова сходятся, Волкодав, – весело окликнул Лучезар. – Ты можешь, если хочешь, один ехать холмами. Потом нас догонишь, а мы пока сами кнесинку постережём.
Кто-то засмеялся, кажется, даже Эртан. Волкодав направил Серка поближе к передку повозки, где сидела кнесинка Елень, и сказал ей:
– Твой батюшка начертал нам ехать Новой дорогой, госпожа. Почтить бы его.
Кнесинка, не отвечая, привстала в повозке и, держась за маронговый бортик, сердито крикнула Левому:
– Не цепляй моих телохранителей, Лучезар! Они не хуже других о нашем благе радеют!
Боярин, очень довольный, что настоял на своём, с готовностью поклонился, но тут же сказал:
– По-моему, сестра, больше ты их защищаешь, а они только вид грозный делают да тебе указывают, куда идти, куда не идти.
Знай кнесинка про меткого стрелка на ёлке, которого угадал Волкодав, она бы нашла что ответить. Но ей ничего не сказали: не захотели пугать, не стали омрачать путешествие. И зря не сказали, корил себя Волкодав. Подумаешь, испугалась бы. Не насмерть. А и пуганую, небось, легче было бы охранять…
Солнце только перевалило полдень, когда отряд достиг росстаней. Где тут Старая, где Новая, разобраться оказалось нетрудно. Старая дорога вела прямо на юг, Новая резко сворачивала к востоку, обещая порядочный крюк. У Новой вид был хотя и запущенный, но всё же проезжий. Старая сплошь заросла кустарником и молодыми деревцами, и над ней, в предупреждение несведущим путникам, висел знак запрета, смерти и скорби: белая тряпочка на длинном шесте. Такие вывешивают у избы, где недавно кто-нибудь умер.
Лучезар первым пустил своего коня по Старой дороге. Добравшись до знака, он встал в стременах, вытянул руку и сорвал белый лоскут. Выкрикнув сольвеннский боевой клич, боярин швырнул тряпочку под копыта вертевшегося жеребца, рванул из ножен меч и поскакал. Воодушевлённое войско потянулось за ним. Кто, в конце концов, поручится, что об этом походе и о деянии храброго Лучезара не будет сложена песня?..
Нечистой силы Волкодав не боялся никогда. То есть он знал, конечно, что вокруг полным-полно всяких существ, только ждущих устроить человеку беду. Знать знал, но не боялся. Бояться, по его мнению, следовало врагов из плоти и крови. Живых, осязаемых и способных ко всяким неожиданным выходкам. С духами проще. Духи невидимы для обычного глаза, но и сами живого человека не видят. Если только он каким-нибудь поступком не нарушит эту невидимость. Пренебрежёт обрядами очищения после убийства врага, не уважит древних костей, случайно найденных в яме… Так кусачие слепни набрасываются и больно жалят пыльное и потное тело. А на человека, только что выкупавшегося в реке, не обращают внимания.
