И обиженный.
Нет, он не совсем, чтобы обижен. Обижаются дети, а Нат взрослый. И разве просил о многом? Просто поверить ему.
Не имеет он права рассказать Нире все.
Пока.
А она уперлась, мол, что это он ей не доверяет… и из‑за ее семьи, наверное… и если так, то не надо было на ней жениться, все равно эта женитьба — видимость одна. Ему не жена нужна, а нянька, которая будет разбитый нос вытирать и рубашки штопать.
Ну да, рубашки рвались.
Нат ведь не специально! Он и надевал на тренировки те, которые поплоше, а они все равно страдали… и Нира штопала.
Горничные есть. Нат ей говорил. А она ответила, что ей самой хочется… хотелось… и перехотелось, наверное. Устала штопать.
И нос вытирать тоже устала.
И вообще права, потому что в семейной жизни от Ната никакой пользы нет, расстройство одно. А еще Гарму пирожок с собой дали, а Нира и проводить не вышла.
Злится.
И от этой злости Нату страшно, потому как вдруг она решит уйти? Вернется к семье… или просто уедет в другой город. Нат, конечно, поедет следом, потому что невозможно ее одну оставить, без всякого присмотра, но…
— Опять много думаешь, — сделал собственный вывод Гарм. И пирожок недоеденный протянул. А Нат взял, здраво рассудив, что лучше он на сытый желудок пострадает.
Тем более что позавтракать он не успел. А обеда и вовсе не предвидится.
— Она говорит, что я ей не доверяю до конца, — пирожок оказался до отвращения маленьким, на один зуб, и после него голод ощущался острее.
— А ты?
— Я доверяю.
— Но не настолько, чтобы рассказать все?
Нат вздохнул.
Как можно рассказать такое?
— Нира их любит… всех…
— Райдо может ошибаться.
— Да, — это Нат признал не сразу, поскольку сама мысль о том, что Райдо способен ошибиться в голове не укладывалась. Но исключительно теоретически Нат готов был согласиться. — Но он может оказаться прав…
— И тогда она все равно рано или поздно узнает.
Нат кивнул.
— Даже если Райдо ошибается, то после этого представления многое вылезет на свет… и вряд ли на радость твоей женушке.
— То есть, надо было рассказать?
— Нет, — Гарм облизал пальцы и вздохнул. — Не надо. Ты же сам понимаешь это. Потому и смолчал… она, конечно, девочка хорошая, спору нет, только как и ты, притворяться не умеет. И родичей своих любит. Это хорошо, это правильно родичей любить, но… заявится к ней вот завтра папочка… или мамаша… или сестрица… что, сумеет твоя Нира вести себя также как обычно?
Нат покачал головой.
Он пытался себе представить, как Нира поступит, узнав… не правду, пока еще не правду, а лишь теорию, но уж больно грязной эта теория гляделась.
— То‑то и оно… а это зверь хитрый, ему малости хватит, чтоб насторожиться. И Нира твоя, если не дура, все поймет. Простит… думаю, что простит.
Гарм потер щеку, на которой третьего дня появилась весьма характерная отметка, наглядно продемонстрировавшая, что Гармова пышнотелая невеста с черпаком управлялась весьма ловко. И к слухам была не так уж равнодушна…
Но помирились же!
И выслушала она Гарма! И вон, пирожков напекла, правда, тот делает вид, что их уже не осталось, но Нат‑то чует! У него чутье хорошее…
Дело даже не в пирожках, а в том, что Нира тоже простит. Хотелось бы думать, что простит.
Поймет.
Он хотел бы иначе, но… прав Гарм. И Райдо прав.
Вот и остается, что вздыхать да считать минуты.
— И на будущее, парень. Договорись с женой… случай‑то первый, да не последний… потом мало ли куда тебя занесет… Райдо вон службу прочит. А по службе секреты всякие случаются. Одними, конечно, и поделиться можно, а другими — никак нельзя. И хорошо бы, чтоб знала она, о чем стоит спрашивать, а о чем не след.
— И как?
— Прямо. Словами.
Нат покосился, но убедившись, что собеседник и не думал издеваться, кивнул: оно понятно, что не жестами. Но где подобрать правильные слова?
— Не бойся ее обидеть. Поймет. Или не поймет. Но тогда уж пусть лучше не понимает сразу, пока вам нечего особо делить. Но я думаю, что она — девочка сообразительная… хотя нет, скорее мудрая… уж не знаю, откуда что берется, но женщины или равнодушные, или мудрые, или дуры… будем надеяться, что тебе повезло. Еще пирожка хочешь?
Нат кивнул.
Если уж слушать, то лучше на полный желудок.
— А когда ты…
— Не спеши. Сначала пусть устроятся… выпьют… не морщись, в этом деле без выпивки никак… девочки подсобят. Девочки тут хорошие…
Вновь не поморщиться у Ната не вышло.
— Экий ты… но ничего, так даже лучше…
Для кого лучше, Нат уточнять не стал. Поднял воротник куртки и головой тряхнул: погода к вечеру окончательно испортилась. И начавшийся дождь грозил затянуться, а значит он, Нат, вымокнет.
Странное дело, прежде‑то он спокойно воспринимал и дождь, и снег, и прочие неудобства. А тут вдруг неимоверно захотелось домой.
И чтобы камин.
Нира с книгой. Или без книги, но главное, чтобы улыбалась… и простила его за грубость. А Нат найдет слова, объяснит как‑нибудь, что не собирался ее обижать, но напротив, защитить пытался.
Правда, попытка эта какой‑то кривой вышла.
Ничего, Нат вернется и попробует снова. И будет пробовать раз за разом, пока что‑нибудь да не получится. Райдо не зря говорил, что Нат упертый.
А Нира — мудрая…
— Ох, ты глянь… хорошо идут, — сказал Гарм, приподнимаясь на стременах. — С факелами… вот скажи, дорогой мой мальчик…
— Я не дорогой.
В лиловых сумерках город гляделся далеким, а огни факелов и вовсе были с трудом различимы.
— …они нас совсем за дураков держат? — Гарм спешился и повод кинул на ветку.
Куртку повесил на другую. Сняв рубашку, аккуратно сложил ее в седельную сумку.
— Облава… вот кого можно в лесу ночью искать, а? Разве что собственную задницу… разбойники… дураки — разбойники…
Он разулся и носки стянул, скатал в аккуратные комки, которые спрятал в ботинки. Пошевелил босыми ступнями.
— И мы не умнее, если в это дерьмо ввязались…
Огней становилось больше.
Рыжие муравьи, вот на что это похоже… суетятся, сталкиваются друг с другом, подпитывая силой… множатся, множатся, того и гляди, станет их столько, что и не управится.
— Ты знаешь, что делать, — Гарм больше не ворчал и выглядел немного иначе, чем обычно.
Более серьезный?
Сосредоточенный.
— Только на рожон не лезь, ладно?
— Не буду, — пообещал Нат, чувствуя неприятный холодок.
— И себя побереги… шкуру… шкура‑то…
Гарм не договорил. Он менял облик медленно, кажется, с трудом. И зверь, вставший на опушке леса, долго пытался отдышаться, он кашлял, а из раззявленной пасти текла слюна.
