— Ты так думаешь?
— Я имел в виду, мы предполагали, что, модифицируя результаты мозгового сканирования для получения Амбротоса и Духа, мы случайно удалили мораль.
— Ты считаешь убийство сослуживца Кэти и ее отца аморальными поступками? — удивился Контроль.
— Да. Несомненно да.
— Но ведь ты хотел, чтобы они умерли.
— Но я не стал бы их убивать, — убежденно сказал Питер. — Это доказывает тот факт, что, как бы они меня ни провоцировали, особенно Ханс, я их все-таки не тронул. Я мог нанять убийцу столь же легко, как и любой из вас. Почему же ты — всего лишь механическое отражение меня — сделал то, чего не стал бы делать настоящий я?
— Ты знаешь, что ты — это настоящий ты. И я знаю, что ты — настоящий ты.
— Ну и что?
— Уколи меня, и не увидишь крови — это правда. Но попробуй меня обидеть, и я буду мстить.
— Что?
— Ты знаешь, Саркар, — хмыкнул двойник. — тебе бы следовало позаботиться о моделировании для меня каких-нибудь зудящих мест, чтобы было что почесать.
— Но почему? — не сдавался Питер. — Почему ты сделал то, чего я бы сам делать не стал?
— Помнишь, как ты изучал Декарта?
— Это было много лет назад…
— Ты вспомнишь, если постараешься, — продолжал двойник. — Я это вспомнил, когда задался вопросом, чем я от тебя отличаюсь, — мне тоже стало любопытно. Рене Декарт создал дуалистическую школу в философии, основанную на убеждении, что сознание и тело — это две разные вещи. Одним словом, он верил, что мозг и сознание — это не одно и то же; душа существует реально.
— Да. Ну и что из этого?
— Декартов дуализм противоречил материалистическому мировоззрению, доминирующему в наши дни и утверждающему, что единственной реальностью является физическая реальность, что сознание — это просто мозг, что мышление не более чем биохимия, что души не существует.
— Но теперь мы знаем, что Декарт был прав, — заметил Питер. — Мы сами видели, как душа покидает тело.
— Не совсем так. Мы знаем, что Декартова точка зрения справедлива для тебя. Она верна для настоящих человеческих существ. Но я не являюсь настоящим человеческим существом. Я всего лишь компьютерная модель. И не более того. Если твои вирусы сотрут меня, я перестану существовать, исчезну целиком и полностью. Для меня, для того, кого ты называешь экспериментальным контролем, дуалистическая философия абсолютно ошибочна. У меня нет души.
— И это отличает тебя от меня настоящего?
— Вся разница в этом и заключается. Тебе приходится заботиться о последствиях своих поступков. Не только юридически, но и морально. Ты вырос в мире, где учили, что существует высший арбитр морали и что рано или поздно ты предстанешь перед его судом.
— Я в это не верю. По-настоящему не верю.
— «По-настоящему». Ты хочешь сказать, что не веришь в это интеллектуально. Но в глубине души ты все же соразмеряешь свои поступки с этой вероятностью, какой бы далекой и туманной она тебе ни представлялась, с вероятностью держать отчет за свое «поведение. Ты доказал существование некой формы жизни после смерти. Это с новой остротой ставит вопрос об окончательном суде, вопрос, который невозможно решить, попросту прибегнув к компьютерному моделированию. И вероятность того, что придется отвечать за свои действия, направляет твои моральные суждения. Не важно, как сильно ты ненавидел Ханса, и давай-ка честно признаем — мы оба ненавидели его так яростно, что это удивляло даже нас самих; как бы ты ни ненавидел его, все же ты не стал бы его убивать. Расплата за это может оказаться слишком велика: у тебя есть бессмертная душа, и это предполагает возможность вечного проклятия. Но у меня души нет. Я никогда не предстану перед судом, так как я и сейчас не живу, и никогда не буду жить. Я могу безнаказанно сделать именно то, чего ты никогда бы не сделал. В материалистическом мировоззрении, единственно реальном в моем положении, нет судьи выше, чем я сам. Ханс был плохим человеком, и мир без него станет лучше. Я не раскаиваюсь в том, что совершил, и единственно о чем жалею — что мне не довелось наблюдать, как он умирал. Если бы я мог снова это сделать, я бы так и поступил, не колеблясь ни наносекунды.
— Но другим двойникам тоже не перед кем держать ответ, — возразил Питер. — Почему они не стали подстраивать эти убийства?
— Это ты должен спросить у них самих.
Питер нахмурился:
— Амбротос, ты все еще здесь?
— Да.
— Ты не убивал Ханса. Конечно, ты не хуже, чем Контроль, понимаешь, что являешься компьютерной имитационной моделью. Тебе тоже хотелось убить Ханса?
Пауза перед тем как ответить, ленивое собирание с мыслями.
— Нет. Я смотрю на все в долгой перспективе. Мы переживем измену Кэти. Может быть, не за один год, или не за десять лет, или даже не за сотню. Но в конце концов мы справимся с этим. Этот эпизод был всего лишь крохотной частью в огромном мире наших взаимоотношений, в огромной жизни.
— Дух, а что ты скажешь? Почему ты не убил Ханса?
— То, что произошло между Кэти и Хансом, было чисто биологическим. — Синтезатор произнес это прилагательное с оттенком отвращения. — Ни она не любила Ханса, ни он ее. Это был просто секс. Я удовлетворен сознанием того, что Кэти любила и продолжает любить только нас. жизненного заключения ужаснет того, кто собирается жить вечно.
Саркар держал в руке красную магнитокарточку, ту, что была помечена «Контроль». Он переглянулся с Питером. Ожидает знака, понял Питер, чтобы начать действовать. Но Питер не мог заставить себя что-либо сделать.
Саркар пошел к терминалу в другом конце зала. Он взял с собой красную карточку, наклонился над щелью приемного устройства…
…достал из кармана рубашки вместо нее черную карточку и…
Питер вскочил на ноги:
— Нет!
Саркар вставил в щель черную карточку и нажал на клавишу пульта управления.
— Что-то не так? — раздался голос из синтезатора.
Питер уже подбежал к компьютеру и нажал на кнопку выдачи магнитокарты.
— Слишком поздно, — сказал Саркар. — Вирус уже в сети.
Питер взял черную карточку и в сердцах швырнул ее через зал. Она ударилась о стену и шлепнулась на пол.
— Черт бы тебя побрал, Саркар! — воскликнул Питер. — Я же дал слово.
