Сестрицы тоже хмурятся, на сей раз из зависти. Им-то и все старания дворцовых ведьмаков красоты не прибавят. В батюшку пошли крупными носами, а от матушкиной ветви скошенные подбородки взяли. И если подумать, поглядеть на них, то не такой уж и страшной видится заморская невеста…
Анелия же пусть себе уезжает в Италию, но для начала вернет то алмазное ожерелье за сто двадцать тысяч злотней… это ж треть годового Матеушевого содержания!
В общем, на красавиц его высочество поглядывали не то чтобы с опаской, скорее уж с предвзятостью.
— Хороши, ох хороши, — сказали его величество. И королева поджала губы, узкие, фамильные, доставшиеся ей от венценосной бабки вместе с рубиновым гарнитуром, над которым, поговаривали, чаровал сам Ансельм Великий…
…видать, повыветрились те чары, поиссякли, вот и не скрывали рыхлости королевской кожи, болезненного желтоватого оттенка ее, морщинок на шее и второго подбородка, что наметился, несмотря на увлечение ее величества здоровой пищей.
Меж тем на туманной тропе появилась очередная, слава богам, последняя в списке девица. Шла она бодро, если не сказать — чеканным шагом…
— Интересно. — Венценосная гостья подалась вперед и подняла лорнет, который носила с собой, как подозревал Матеуш, исключительно забавы ради. — Даже так… никогда бы не подумала, что у вас настолько… демократичные нравы.
— Мы очень стараемся, — смутившись, ответила королева.
Своего увлечения демократией она слегка стыдилась, хотя и знала, что нет в нем ничего-то постыдного, однако поди ж ты…
— Вижу…
Гостья разглядывала девицу с таким пристальным вниманием, что и Матеуш заинтересовался.
А ничего, хорошенькая. Смуглявая, черноволосая… и главное, что нет на лице того выражения печали и томной отстраненности, которое столь полюбили придворные красавицы, полагая, будто бы придает оно их облику таинственность.
— Я поражена… воистину поражена. — Гостья убрала лорнет и, коснувшись сложенными руками груди, поклонилась. — Уж на что у нас вольные нравы, но и то… поостереглись бы…
Она замолчала, а королевская чета обменялась недоуменными взглядами.
— Панночка Тиана Белопольска! — возвестил глашатай, когда красавица приблизилась к трону.
Белопольска…
…знакомая фамилия, но знакомая весьма смутно, и как Матеуш ни пытался, не мог заставить себя вспомнить, где и когда слышал ее.
А хороша.
Лицо узкое, нервное и живое.
На нем и удивление и восторг, каковой бывает у человека, впервые попавшего в тронный зал. И немного жаль, что панночка лишена возможности видеть его во всей первозданной красе.
…Белопольска…
…а не из тех ли князей Белопольских, которые дедовой тетке родней доводились? Надобно будет глянуть в родовых книгах, узнать, но, похоже, что из тех.
Панночка смущалась, розовела, теребила атласную ленточку, коими был украшен корсаж белого ее платьица, и вздыхала так, что грудь ее, весьма, к слову, впечатляющая грудь, приходила в приятное волнение. И волнение это поневоле передавалось Матеушу…
…коварная Анелия была синеглазою блондинкой, пышных форм, мягких очертаний.
— Рад приветствовать вас, милейшая панночка, — сказал он, старательно глядя в черные лукавые глаза.
— И я… рада… — Голосу красавицы оказался низким, бархатистым. — Всю жизнь мечтала хоть одним глазком глянуть: как оно во дворцах-то… а дядечка не пускал. Дядечка говорил, что рано мне ко двору ехать, там разврат один…
Ее величество покачали головой и со значением воззрились на его величество. Тот лишь крякнул и ущипнул себя за подбородок. Разврат? Так разве ж то разврат был? Просто некоторая вольность нравов… вечно все в провинциях переврут, извратят…
— Но я вижу, что дядечка ошибался. — Красавица улыбалась так искренне, что и Матеуш от улыбки не удержался. — Нету тут разврата. Красота только…
— Милое дитя… — восхитились его величество.
— Просто очаровательное, — с легким раздражением согласились ее величество.
Матеуш промолчал, чувствуя, как отступает хандра…
Принцессы нахмурились больше прежнего и девушку провожали взглядами раздраженными, верно, еще более остро осознавая собственную некрасивость, компенсировать которую не способны были ни титулы, ни королевские драгоценности. И в этом факте Матеушу виделась некая высочайшая справедливость… это, конечно, если отрешиться от портрета дорогой невесты. Все-таки справедливость кажется еще более справедливой, когда не затрагивает лично твои интересы.
— Дорогой, — покинув тронный зал, ее величество обратились к сыну, — твое внимание к этой девушке будет… неуместно.
Она коснулась королевских рубинов, которые в полумраке коридора гляделись едва ли не черными.
— Одно дело — соблазнить замужнюю даму…
…тут еще надобно разобраться, кто и кого соблазнял.
— …и совсем другое — невинную девицу…
Это Матеуш сам понимал.
Впрочем, подыскать для королевской фаворитки подходящего мужа — задача не такая сложная…
Ближе к полудню Евдокии доставили огромную коробку, перевязанную пышным шелковым бантом. От коробки сквозь плотный картон исходил умопомрачительный аромат чеснока, а внутри, на промасленной кальке, укрытые тончайшей вуалью папиросной бумаги, украшенные колечками маринованного лука и крупными ягодами клюквы, лежали колбаски.
«Сытного дня милой панночке, Л.».
Карточку Евдокия прочитала трижды и, заалевшись, чего с ней не приключалось давно, спрятала в ридикюль.
Колбаски оказались сочными.
Горячими.
И мясной сок стекал по подбородку, по пальцам, которые приходилось облизывать. Евдокия ела, едва ли не урчала от удовольствия, то и дело поглядывая на дверь… ручка швабры, позаимствованной в кладовой, не казалась ей надежным запором.
Желудок наполнился приятной тяжестью, а на душе потеплело. И ночные тревоги отступили, и дневные проблемы с ними…
…и в прочувствованной речи Лихослава теперь виделась своя правда…
…а почему бы и не выйти за него замуж? Он молодой, красивый…
…в карты играет, сам признался…
…и у семьи долги, а значит, только за картами дело не станет. И вообще, к вопросу будущего замужества Евдокия собиралась подойти серьезно, по-деловому. И следуя собственному же решению, она открыла записную книжку. Понюхав пальцы, от которых, несмотря на лавандовое мыло, пахло точно так же, как от вчерашних маргариток — чесноком и острыми приправами, — Евдокия вывела первое имя…
Лихослав.
Нет, она не всерьез, она ради порядка исключительно…
