— Успокойся, успокойся, — Маренн ласково погладила ее по волосам. — Ты и фрау Ильзе — это совершенно разные люди. Ты любила Ральфа, она же никогда не любила Вальтера, только использовала его положение. Не думаю, что она найдет счастье с человеком, который заставил ее так поступить с ребенком. Но, может статься, он здесь и ни при чем, это ее решение, просто она не отважилась признаться тебе в этом. Впрочем, это ее жизнь. Нам надо думать о себе и о Клаусе теперь.
— Мне пришлось позвонить в министерство, — продолжала Джилл, — сказать, что я задержусь. Ты знаешь, мама, Клаус не плакал и не спрашивал, куда уехала мама и когда она вернется. Мне кажется, он все понял. Он мне сказал, что все равно не поехал бы с ними. «Они оба ненавидят моего папу». Так и сказал, понимаешь?
— А что же удивительного? — Маренн пожала плечами. — Они не скрывали своего отношения, и было бы хуже, если бы Клаус остался с ними.
— Он попросился пожить недолго. А потом, сказал: «Я что-нибудь придумаю, пойду работать», — Джилл горько улыбнулась. — В его-то годы…
— Но это уже полная ерунда, надеюсь, ты ему объяснила? — Маренн взглянула на дочь. — Он будет жить с нами столько, сколько потребуется. Нечего придумывать. Я обещала Вальтеру и сдержу свое слово. Клаус будет мне сыном.
— А мне братом, — добавила Джилл. — Вместо Штефана, хотя бы отчасти…
Маренн промолчала, только теснее прижала дочь к себе. Она не понимала Ильзе, она не могла ее понять. Сколько бы лет не прошло после гибели Штефана, ее боль не утихала — она становилась острее, чем больше он отдалялся от нее. Как можно самой отказаться от собственного сына, даже ради того, чтобы тебя любили. Маренн всегда делала выбор в пользу своих детей, для нее не существовало вариантов. Принося в жертву себя, рискуя собственной жизнью. И потому решение Ильзе казалось ей диким.
— Что ж, он будет жить в комнате Штефана, — решила она. — Я скажу Женевьеве, чтобы она все там подготовила. Ты не возражаешь? — спросила она Джилл.
— Конечно, нет, мама. Я очень рада. Ты знаешь, я заметила, с годами он все больше становится похож на Вальтера. От Ильзе почти ничего нет.
— Да, это так, — согласилась Маренн. — И, слава богу, он не унаследовал ее характер. Где он сейчас?
— Спит в библиотеке на диване, в обнимку с Айстофелем.
Маренн поднялась, прошла в библиотеку. Айстофель вскинул голову. Маренн сделала ему знак, чтобы он не шумел. Она присела на диван, рядом с Клаусом. Да, Джилл права, он все больше становился похожим на Вальтера. Тс же тонкие черты лица. Волосы светлые в детстве, потемнели и стали темно-русыми, как у отца. Наклонившись, Маренн ласково погладила мальчика по голове. От ее прикосновения Клаус сразу открыл глаза. Несколько мгновений молча смотрел на нее, потом обхватил за плечи, прижавшись лицом к груди.
— Ну что ты, что ты? — она успокаивала его. — Не бойся. Ничего не бойся. Мы теперь вместе. У тебя есть дом. Ты будешь учиться. Сначала в школе, а потом… Кем ты хочешь быть?
— Юристом, как папа, — всхлипнул Клаус.
— Ну, вот. Потом поступишь в университет.
— Ким, фрау Ким… — заливаясь слезами, всхлипывал мальчик. — Я помню обезьяну, которую вы мне подарили. Я так ее любил, а мама отдала в зоопарк. Я не должен плакать. Папа сказал мне, чтобы я никогда не плакал, что бы ни случилось. Он так сказал за день до того, как его не стало…
— Правильно, плакать не надо. Ты же мужчина. Все будет хорошо. Ты почти взрослый, должен понимать, в жизни не все бывает так, как нам хочется. Надо привыкать. Мы будем жить вместе, будешь ухаживать за Айстофелем. Он уже старый и нуждается в молодом товарище, который будет ему помогать. А теперь пойдем, покажу комнату, где ты будешь жить. Твою комнату.
Они поднялись на второй этаж.
— Входи, — пригласила она мальчика. — Вот твоя комната.
Высокие лепные потолки, широкие окна, обрамленные резными рамами, массивная, старинная мебель, картины на стенах — Клаус с удивлением осматривал все вокруг.
— Нравится? — спросила его Маренн. Он кивнул.
— Теперь ты будешь здесь жить, располагайся. Вот твои вещи, — Маренн указала на потертый чемоданчик в углу. — Я сказала Женевьеве, чтобы она принесла их сюда. Давай посмотрим, что у тебя есть и что надо купить.
Она взяла чемоданчик, поставила его на стул, открыла — сверху она увидела большой бумажный конверт плотно набитый какими-то бумагами.
— Что это? — недоуменно спросила Маренн Клауса. — Твои книжки?
— Это папино, — ответил Клаус тихо. — Мама все отдала вам.
Маренн с волнением подошла к письменному столу. Конверт оказался не запечатан, она открыла его. На стол высыпались фотографии, его фотографии — в горле встал комок. Она снова увидела Вальтера молодым — в полной эсэсовской форме и в гражданской одежде. Таким, каким помнила его. Казалось, время остановилось на мгновение и повернуло вспять. Усилием воли Маренн заставила себя не поддаваться эмоциям и оставить воспоминания на потом. Она вынула из конверта листы бумаги, заполненные отпечатанным на машинке текстом — его воспоминания, которые он писал в Паланце. Кроме того — какие-то документы, письма. Маренн перебрала листы, намериваясь снова положить их в конверт. Вдруг из самой середины выскользнула фотография. Она упала на пол. Маренн наклонилась, чтобы поднять ее. Взяла в руки, перевернула… и вздрогнула — она увидела себя. Такой она была во время войны. В черной форме, с распущенными волосами. Такой он знал, помнил и любил ее. Любил всегда, до последнего вздоха. Уничтожив все, что могло бы скомпрометировать ее, Вальтер сохранил эту фотографию, стоявшую когда-то на камине в его кабинете в Гедесберге — у него не поднялась рука ее сжечь. Он хотел, чтобы она была рядом с ним. Как бы не разбросала их судьба после войны. Внизу под фотографией его рукой были написаны слова «Meine Liebe», моя любимая. Маренн уже не могла совладать с чувствами, охватившими ее. Она взглянула на Клауса — в глазах у нее стояли слезы. Уловив ее волнение, он бросился к ней. Она обняла и крепко прижала его к себе.
— Мальчик, мой мальчик. Теперь я — твоя мама…
На следующий день Маренн отвезла Клауса в Париж. Великий город произвел на мальчика большое впечатление. Они прошли по Елисейским Полям, постояли у Вечного огня на площади Этуаль, прогулялись по набережной Сены, зашли в собор Нотр-Дам и в Дом инвалидов — к могиле Наполеона Бонапарта. Потом, сделав покупки в магазинах, вернулись домой. Маренн попросила Женевьеву приготовить для Клауса праздничный обед — все самое вкусное. Они долго разбирали в детской обновки, все пересмотрели и перемерили. В этот вечер Клаус заснул счастливым, наверное, впервые за несколько лет своей жизни, прошедшие после окончания войны. Да и в Берлине ему приходилось несладко, из-за постоянных ссор родителей.
