Отзвучала последняя нота Зова, высокая и отчаянная, после которой наступила звенящая тишина.
Рука Фиорэ бессильно упала, треснувший пополам Рог выскользнул из ослабевших пальцев ши-дани и человека, мягко свалился на пожухлую траву, разом утратив сияние лунного луча и перламутровый блеск. Теперь это был обычный витой рог, старый, потемневший от времени, и только оправа из тусклого серебра с почти стертой чеканкой не давала ему развалиться надвое.
Воздушная крепость пропала, осыпалась захваченными смерчем каплями воды, сломанными ветками деревьев и оборванной листвой, ветер свился в кольцо, обрел форму и плотность человеческого тела, бережно придерживающего ши-дани за безвольно опущенные плечи.
А сумеречные уходили. По доброй воле покидали мир людей, скрываясь в стремительно тающих густых тенях.
Уходили домой, куда звал их волшебный Рог из благословенного Холма…
Я осторожно провела кончиками пальцев по сухой морщинистой щеке глубокого старика, в которого превратился Кармайкл, бережно убрала седые волосы от его лица. Он отдал все, что у него было, чтобы Рог как можно меньше отнял у меня, понимая, что ему не выжить после нанесенной раны, даже если я успела бы забрать его в Холмы…
- Малыш… Мой храбрый, очень храбрый малыш…
Истончившиеся до прозрачности старческие веки дрогнули и приподнялись - на меня смотрели зеленые глаза, не утратившие своей яркости и молодого блеска, улыбка тронула тонкие губы, выпачканные кровью.
- Госпожа… светлая… Я тебя обманул… я не смогу вернуться…
- Не говори глупостей! - Я наклонилась, легонько поцеловала соленые от человеческой крови и моих слез губы, которые еле ощутимо дрогнули, отзываясь. - Я заберу тебя с собой в Холмы, и там ты вновь будешь молод, здоров и полон сил. Я покажу тебе золотой рассвет над синим озером, сыграю на флейте, а ты будешь сидеть рядом… обнимать меня обеими руками и рассказывать о мире, в котором живут люди. Ты ведь столько еще должен мне рассказать… Ты еще не пробовал яблоки, которые растут в моем саду. Я выращу одно дерево специально для тебя, и на нем будут расти самые сладкие плоды. Ты будешь встречать меня на пороге нашего дома, а я буду с радостью возвращаться, и так каждый день, который будет разным… Ты только не бойся… Все будет, как раньше… И георгины по-прежнему будут цвести у меня под окном, и пламя в очаге согреет тебя, если ты замерзнешь прохладным осенним вечером…
Просто поверь мне, человек с сердцем, в котором больше тепла и ласки, чем в солнце, согревающем ши-дани внутри Алгорских холмов. Улыбнись мне, не бойся того холода, что подступает к тебе со всех сторон, холода, от которого не спасут мои объятия и поцелуи. Я знаю, куда направляются пронзительно-алые души-птицы, там еще лучше, чем в Холмах или мире людей, ты сам все увидишь, то, что я не смогу объяснить, - ведь сама понимаю далеко не все. Но там нет ни боли, ни страха, нет сомнения и тоски. Там есть безмятежное спокойствие для каждого, кто хочет отдохнуть. Утешение, если застарелая боль так и осталась беспокоящей ледяной занозой, радость - если печаль сковывает острые стрижиные крылья невидимыми оковами, не давая взлететь как можно выше.
Не бойся уходить… Я провожу тебя…
Я обнимала Кармайкла, осторожно укачивала его в объятиях, как ребенка, чувствуя, как все реже, все труднее биться его сердцу, как все тише становится хриплое дыхание и стремительно тускнеет жизненная искра внутри человеческого мага. Обнимала до тех пор, пока искрящееся солнечное золото его сердца окончательно не погасло, а пепел не обратился в крошечную острокрылую бабочку-птицу, которая легко и беззаботно выпорхнула из мертвого тела, сделала круг над моей головой… и вдруг опустилась на мою протянутую руку.
Не уберегла… не успела…
- Прости, что не пришла раньше, - тихо шепнула я, боясь даже шевельнуться, чтобы не повредить прозрачные алые крылья, ласковым теплом щекочущие мне пальцы.
…Возьми на службу, светлая госпожа…
Если бы я заранее знала - не выпустила бы Кармайкла из Осенней рощи.
Сверкающая бабочка-птица вдруг встрепенулась, легко и плавно взлетела с моей ладони - и прижалась к моей груди сгустком тепла и щемящей нежности, от которой у меня перехватило горло. Словно человеческая душа все-таки сделала свой выбор, поселилась у меня под сердцем, как долгожданное дитя в чреве своей будущей матери, одним своим присутствием исцелила боль потери…
Ведь как можно потерять того, кто остался с тобой, пусть даже в несколько ином виде?
Я осторожно переложила тело Кармайкла со своих колен на траву, медленно поднялась, опираясь на вовремя подставленную руку фаэриэ, и неторопливо направилась к причудливому дереву, стройный ствол которого блестел на солнце полированной сталью.
Железная плакучая ива, глубоко вросшая корнями в развороченную землю, длинные ветви-плети, украшенные серебристо-серой листвой, тихо позванивающей при каждом порыве ветра. Я подошла ближе - и ветки шевельнулись как живые, потянулись к моим ладоням, осторожно царапая кожу узкими листочками, которые в любой момент могли обратиться в острейшие лезвия, охраняя путь в Сумерки. Безмолвный страж, еще одно «древо королей», только на этот раз его сердцем стала фаэриэ, по грудь вросшая в гладкий ствол, кора которого была покрыта причудливым рисунком-травлением.
Подаренный мне древом королей листочек нес в своем черенке не золотую каплю застывшей смолы, а крохотное семечко, проросшее сквозь тело Мэбвэн причудливыми корнями, железными побегами и обратившее фаэриэ в прочный мост, надежно соединивший Сумерки и мир людей, в ворота, увидеть которые может далеко не каждый.
Лицо бывшей Королевы Мечей изменилось, став более спокойным и мягким, глаза были плотно закрыты, а длинные ресницы-стрелочки черным кружевом ложились на порозовевшие щеки. Интересно, какие сны она видит, если на четко очерченных губах играет такая счастливая улыбка? Надеюсь, что самые лучшие и безмятежные.
- Она сейчас выглядит точно так же, как в тот день, когда мы с ней познакомились на мысе Иглы, - тихо произнес неслышно подошедший Габриэль, осторожно оглаживая кончиками пальцев щеку спящей Мэбвэн. - Именно такой она встречала рассвет на самой высокой башне своего прекрасного замка и провожала солнце на закате. Так улыбалась, засыпая ночью…
Ластящаяся к моей ладони хрупкая веточка дрогнула, узкий серебристый лист порезал мне палец, и рубиновая капелька измазала блестящую железную кору ивы.
- Тебе жаль, что все так получилось?
- Нет. Я давно отучился сожалеть о том, что невозможно изменить.
- И потому навеки останешься старым пнем, который не учится на своих же ошибках.
