Берн поскакал вдоль деревьев, чтобы не вырисовываться на фоне неба. Все равно в те секунды, когда он поднялся, а затем спустился вдоль гряды и оказался на виду, его сердце громко и больно забилось, словно грудная клетка превратилась в барабан. Он пригнулся к шее Гиллира и прошептал молитву Ингавину, которому ведомы тайные пути.
Криков не было слышно. Как раз в тот момент, когда Берн Торкельсон поднялся на гряду, компания купцов из Аль-Рассана приближалась к англсинам, яростно и громко вопя от негодования. Они спасли ему жизнь, потому что дозорные повернулись в их сторону.
Так бывает. Мелочи, случайные совпадения во времени: и тогда все, что проистекает в нашей жизни из таких мгновений, обязано им своим дальнейшим развитием, к добру или к несчастью. Мы шагаем (или спотыкаемся) по тропинкам, проложенным людьми и поступками, о которых никогда не узнаем.
Берн продолжал путь, низко пригибаясь в седле, а волосы у него на затылке стояли дыбом, пока не убедился, что его не могут увидеть. Только тогда он выпрямился и пустил Гиллира в галоп к морю. Он видел красивую, исполненную покоя землю. В такой рождаются мягкие, добрые люди. Не такие, как в Винмарке, где с грохотом рушатся утесы, где море вонзается в землю подобно клинку. Где усеянные камнями склоны и скованные льдом зимы делают землепашество безнаежным предприятием, а хозяйства никогда не бывают достаточно крупными. Где младшие сыновья уходят по морским дорогам со шлемом и мечом — или голодают.
У эрлингов были причины стать жестокими, эти причины были глубоки и холодны, как черные, неподвижные воды моря. Эти здешние люди, на своей суглинистой, щедрой земле и со своим богом Света были… ну, собственно говоря, эти люди как раз сейчас уничтожают лучших разбойников Винмарка. Кажется, все это перестало быть истиной. Уже перестало.
Форма и равновесие мира изменились. Его отец (Берну не хотелось думать об отце) не раз говорил об этом на острове, после того как решил, что покончил с жизнью пирата.
Торкелу и правда не следовало здесь находиться, подумал Берн. Быстро уносясь на юг, он чувствовал себя слишком молодым, чтобы во всем разобраться, но не настолько молодым, чтобы не понимать, что происходят перемены, уже произошли.
Еще оставалось преодолеть довольно большое расстояние, но не слишком большое, когда он начал узнавать то место, где находится. Гиллир скакал с трудом, но также должны были устать и кони воинов Элдреда за спиной беглеца. Они скачут сюда, он это знал. И внезапно подумал о том, что они увидят его следы и поймут, что он впереди них. Ему необходимо добраться до воды раньше их, чтобы эрлинги успели спустить корабли на воду. С него капал пот под лучами солнца, он чувствовал запах собственного страха.
Когда Берн увидел долину, он ее вспомнил. И обрадовался этому. Поскакал по ней на юго-восток и почти сразу же ощутил привкус соли в порывах ветра. Долина спустилась к морю. Он увидел их берег. Только два корабля еще стояли на якоре; три других уже вышли в пролив.
Он стал кричать, пустив коня в галоп, и продолжал кричать, соскочив со спины Гиллира и выбежав на середину лагеря. Он старался говорить внятно, но не знал, удалось ли ему это.
Однако это были люди из Йормсвика. Они действовали с такой быстротой, которую он считал невозможной до того, как стал одним из них. Лагерь свернули, и последние два корабля (с неполной командой, но тут уж ничего не поделаешь) подняли весла и начали выгребать в море раньше, чем солнце успело опуститься на западе. Такова их жизнь, соль и тяжкие испытания, корабли с драконами на носу. “Эрлинг на морском коньке…”
Корабль Бранда уходил последним. Они гребли вслед за остальными, когда кто-то окликнул их с берега. Еще одно из тех мгновений, когда многое могло повернуться в ту или в другую сторону. Они могли бы немного быстрее отплыть от берега, и оказались бы слишком далеко, и не услышали бы его. Тем не менее Берн услышал и оглянулся, стоя рядом с одноглазым предводителем.
— Кто это? — прохрипел Бранд Леофсон, прищурившись.
Всадник в воде махал одной рукой, заставляя упирающегося коня идти в море.
— Оставь его, — сказал Берн, у которого было очень хорошее зрение. — Пускай его прикончит Элдред. Он лгал нам. С самого начала. Экка все время твердил об этом. — Его охватил страх и холодный гнев.
— А где Экка? — спросил Бранд, обращая к Берну здоровый глаз.
— Убит в Эсферте. Там был король. Сотни людей. Там устроили проклятую ярмарку. Я тебе говорю — Рагнарсон лгал.
Стоящий рядом с ним человек, капитан, ветеран полусотни сражений по всему миру, пожевал один ус.
— Это он в воде? — спросил Бранд. Берн кивнул.
— Я хочу поговорить с этим выродком, — сказал Бранд. — Если ему предстоит умереть, я сам это сделаю доложу об этом дома. Греби назад! — крикнул он. — Спустить сходни! Трос для коня!
Начались точные маневры. “Это ошибка”, — думал Берн. Он не мог отделаться от этой мысли, глядя, как к ним приближается по волнам этот странный, смертельно опасный человек на неизвестно откуда взявшемся — великолепном коне. Он чувствовал себя беспомощным, как младенец, и ему казалось, что в этот момент его жизнь — и не только его одного — лежит на весах у купца.
При свете заходящего солнца, под быстро несущимися, равнодушными облаками Ивара Рагнарсона подняли на борт.
— Это конь ашаритов, — заметил Бранд Одноглазый, глядя в море.
Берн понятия не имел, так это или нет, и не понимал, какое это имеет значение. Коня подняли наверх, умеющие плавать воины пропустили под его брюхо ремень. Все остальные сгрудились на противоположном конце, чтобы своим весом выровнять корабль. Трудная задача, но ее выполнили легко.
А в голове у Берна, кажется, равновесие нарушилось, когда он отвел взгляд от поднимаемого на борт коня и посмотрел на промокшего насквозь, бледного, с перекошенным ртом, беловолосого и белоглазого внука Сигура Вольгансона, последнего уцелевшего наследника величайшего из их воинов.
Ивар подошел и остановился прямо перед Леофсоном.
— Как ты посмел покинуть берег без меня, ты, кусок изъеденного червями навоза! — сказал он. К этому голосу было невозможно привыкнуть. Ни у кого не было такого голоса. Он был ледяной, он резал.
Бранд Леофсон, услышав такое обращение, посмотрел на Ивара, казалось, с искренним недоумением. Это его корабль, он командует воинами Йормсвика в этом набеге, он капитан с многолетним опытом, и вокруг него стоят его товарищи. Он медленно покачал головой, словно для того, чтобы в ней прояснилось, потом сбил Ивара с ног ударом в лицо наотмашь.
— Отплываем! — крикнул он через плечо. — По местам, на весла, все! Когда уйдем за пределы видимости от берега, поднимем парус и поплывем туда, куда понесет нас ветер. После наступления темноты устроим совещание при свете фонаря. Это будет сигналом для остальных. А ты, — сказал он, снова поворачиваясь к Рагнарсону, — останешься здесь, на палубе. Если встанешь, я опять собью тебя с ног. Если попытаешься во второй раз, то, клянусь единственным глазом Ингавина и моим собственным, я сброшу тебя в море.
