Обряд кровавого орла был последним актом мести за убитого брата и деда, с грустью скажет он. Чистый обряд, устроенный в честь воронов и орлов Ингавина и в память о роде Вольгана, из которого он остался последним. После него нить оборвется. И люди это выслушают, и у них сделаются грустные лица. И даже станут прославлять его за это у зимних очагов.
Забавно. Но чтобы это произошло, ему нужно привести эти корабли к берегам сингаэлей. Это было самой сомнительной частью плана, не считая удачи, которая улыбнулась ему, когда он наткнулся на тех купцов с конем сегодня в начале дня. Не случись этого, и он бы опоздал на корабль и остался бы на враждебном берегу один. Возможно, ему следует подумать об этом. Возможно, Ингавин или Тюнир все же выказали свое расположение бледному, маленькому, кособокому человеку. И что это может значить после стольких лет?
Ивар отвлекся. Потом. Сейчас нужно заставить эрлингов отправиться на запад. Это непросто. С самого начала Бранду Леофсону или любому другому вождю не имело никакого смысла вести пять кораблей в такое время года ради скудной добычи, которую сулил набег на Сингаэль в последние годы. Ивар это знал. Поэтому сказал, что они отправятся к Элдреду, туда, где англси-ны уязвимы и где много добычи. Теперь же придется положиться на свой язык и глупую жажду славы в глазах Ингавина, чтобы заманить наемников дальше на запад. Раз уж они забрались так далеко, будет потерей репутации вернуться назад с пустыми руками…
Солнце клонилось к западу. Ивар ждал, как всегда, вечерних теней, которые изменят цвет моря и неба. Тогда ему станет лучше, зимой ему тоже лучше. Холод и темнота не угнетали его; его место было именно там.
Люди считают его слабым. Они ошибаются, все они, почти без исключения, невероятные глупцы. Иногда он размышлял о том, не думал ли так же и его могучий дед — которого он никогда не видел и не знал, погибший в Льюэрте до рождения Ивара, — подобно волне снова и снова сталкиваясь с людьми, которые годами ничего не могли с ним поделать, пока все не кончилось у того западного моря.
Видят боги, у него достаточно причин убить Брина ап Хиула. Сначала он займется женщинами, думал Ивар, и пусть толстяк смотрит, связанный и беспомощный, обнаженный среди дерьма на своем собственном дворе.
Это приятные мысли. Необходимо держать их в голове и стремиться к этому, не позволять себя отвлечь.
— Теперь вставай, — сказал Бранд Леофсон, внезапно нависая над ним своим могучим телом. — До начала совета ты объяснишь свою ложь.
Ивар этого ждал. Легко предвидеть поступки людей. Ему только и нужен был шанс заговорить.
Рагнарсон медленно поднялся на ноги. Потер подбородок в том месте, куда пришелся удар, хотя теперь ему было почти совсем не больно. Но полезно казаться маленьким, хрупким, не представляющим ни для кого опасности.
— Я подумал, что вы не захотите сделать то, что мне было нужно, — промямлил он. Глаза он держал опущенными. Отвернулся в сторону, покорный, как побежденный волк. Он наблюдал за волками на зимнем снегу и учился у них.
— Что? Ты признаешься, что солгал?
Боги! Чего ждал от него этот тупой бык? Что он станет отрицать? Они же видели достроенные стены и готовые корабли в Дренгесте, а он им говорил, что город пуст и беззащитен. Шестьдесят человек из них в двух отрядах сегодня убиты Элдредом и войском из Эсфер-та, тогда как он им сказал, что короля там нет.
Он не ожидал таких жертв — нет ничего хорошего в том, чтобы потерять столько своих людей, — но нельзя позволить подобным вещам повлиять на то, что ты так давно задумал. Все это путешествие в конце лета в компании наемников из Йормсвика было, в конце концов, вторым планом. Он должен был взять Бринфелл и вернуть меч весной, а вместо этого его отупевший от пьянства брат погиб на том дворе вместе почти со всеми их людьми. Ивар теперь остался совсем один на свете. Не должна ли прозвучать траурная музыка при этой мысли? Совсем один. Он убил их сестру, когда ему было девять лет; а теперь дорогого Миккеля зарубили во дворе поместья тана Брина ап Хиула.
Пусть скальды слагают об этом плохие песни. “Скорбь по могучим потомкам Сигура, по доблести и славе Вольганов…”
Ивар не чувствовал к себе жалости. Он чувствовал ярость все время, от первого осознания самого себя, горбатого ребенка в мире воинов.
— Я солгал, потому что мы так отстали за эти двадцать пять лет, что было непонятно, на что же теперь годятся воины Йормсвика.
— Мы? Годятся? Что значит эта чушь, во имя одноглазого бога, ты, сопливый слизняк?
Ему необходимо убить этого человека. Нужно быть осторожным и не показывать вида. Ничто не должно отвлекать от главного. Ивар поднял глаза, потом снова пригнул голову, словно стыдясь. Вытер нос, чтобы его ублажить.
— Мой отец умер трусом, не отомстив за своего великого отца. Мой брат погиб героем, пытаясь это сделать. Я единственный, кто остался. Единственный. Ингавин счел нужным сотворить меня убогим калекой, способным отомстить за наш род и наш народ.
Бранд Одноглазый сплюнул через поручни корабля.
— Я по-прежнему не понимаю, что за чушь ты порешь. Говори просто и…
— Он хочет сказать, что с самого начала собирался отправиться в Арберт, Бранд. И никогда не думал о землях англсинов. Он хочет сказать, что ложью насчет Элдреда выманил нас в море.
Ивар старался не поднимать глаз. Но почувствовал, как у него застучало в висках. Этот юнец, кем бы он ни был, только что стал досадной помехой, и необходимо этого не показать.
— Это правда? — Бранд повернулся к нему. Он был очень крупным мужчиной.
Ивар не хотел, чтобы события развивались так быстро, но в такие мгновения он умел быстро приспосабливаться.
— В Йормсвике мудрость присуща даже молодым людям, от которых не ждешь таких глубоких познаний. Все обстоит так, как говорит парень.
— Этот парень старше, чем ты думаешь, слизняк, он убил на поединке ярла из Йормсвика, — горделиво заявил Леофсон. Мясистый, тупоумный вояка. Больше ничего. Ивар сдержался, чтобы не скорчить гримасу: он сделал ошибку, эти люди известны своей привязанностью друг к другу.
— Я не имел в виду…
— Заткнись, крыса. Я думаю.
“Даже чертоги Ингавина дрожат при таком известии”, — вот что хотелось сказать Ивару. Он промолчал. Сдержался, представив себе то, чего ему хотелось, что ему было нужно: семью Брина ап Хиула на их собственном дворе — или на столе в их доме при свете факелов, чтобы лучше видеть? Все они будут голыми, женщины обделаются от страха, дрожащими, беззащитными перед красным, острым клинком. Жена, и дочь, и сам толстяк. Вот цель. Все остальное может подождать.
— Почему тебе так сильно хочется попасть в Арберт? Они услышали плеск над водой; другие корабли подходили ближе на совет. Теперь их уже не было видно с берега, быстро темнело. Им следовало соблюдать осторожность: корабли могли столкнуться и повредить друг друга в море, подойдя слишком близко. Их обычно соединяли веревками, образуя платформу из кораблей даже в открытом море в сумерки. Моряки Йормсвика. Они умели делать подобные вещи лучше всех живущих на свете людей. Об этом надо подумать. Ивар набрал воздуха, словно собираясь с духом.
