Глава 3.
Каждое утро в доме Юлия Анюта сомневалась: а может, она всё‑таки спит, и ей снится интересный сон с продолжением? Конечно, на впечатление нереального настраивал сам дом, для маленькой девочки поутру похожий на опустевший замок: здесь царило неожиданное сочетание дремоты и настороженности. Чтобы развеять уже привычные сомнения, девочка заглянула на кухню поздороваться с поварами и тут же получила для дегустации первую сегодня плюшку. Плюшка оказалась вкуснейшей, хотя держать её в руках трудновато — горячая, с пылу с жару. А потом захотелось пить, и Анюта вспомнила, что в столовой зале на столах всегда стоят кувшины с соком.
За ближайшим к двери столом в одиночестве сидел Марк. Он никого не замечал вокруг, глубоко погрузившись в думы, которые обозначились морщинкой между бровями и горестно опущенными уголками рта.
Увидев его, Анюта хотела развернуться и сразу бежать к Мишке и Вадиму. Но замерла. Что‑то в Марке встревожило её. Здесь, в огромном зале, он казался совсем маленьким и несчастным.
«Наверное, он переживает, из‑за того что поссорился с мамой», — жалостливо подумала девочка, и эта мысль уже привычно отозвалась воспоминанием о похожем случае с Мишкой. В отличие от Анюты, Миша терпением не обладал, часто ругался с матерью. Взрослые списывали частые скандальные вспышки между Ангелиной и сыном на издержки его взросления и излишнюю опеку матери. Но зато как и Мишка потом психовал, не умея помириться! До слёз доходило. Бегал к отцу, чтобы тот выступил в качестве миротворца… А Марк приехал к лучшему другу. И тоже, видно, за помощью.
Она робко присела рядом на отодвинутый от стола стул, нерешительно коснулась его руки. Марк вздрогнул.
— А, это ты… Юлия ищешь?
— Нет, пить захотелось. Можно, я из вашего кувшина налью?
— Пожалуйста. Давай сам. Вот так. Ты давно здесь?
— Почти неделю. Только Юлий пошутил насчёт праздников, ну, что они в честь меня. Они для другого человека.
— Значит, здесь замешан другой человек, — пробормотал Марк, и его лицо смягчилось. — Интересно, какой?
— Какая, — поправила Анюта. — Очень красивая и весёлая. — И без перехода и без паузы добавила: — Вы не переживайте, что с мамой поссорились. Мой старший брат часто ссорится с мамой, а папа говорит, что виноваты оба: мама — потому что брат вырос на её глазах и она не видит его взрослым, он для неё всегда маленький, и она обращается с ним как с маленьким; а брат виноват, потому что не хочет понять её.
— Ты думаешь, только поэтому могут поссориться родители и дети? — усмехнулся несколько удивлённый Марк.
— В таких делах я не разбираюсь. Я ещё маленькая — это точно. Есть ещё одна причина. Это мне тоже папа сказал и я с ним согласна, потому что очень похоже. Родители очень сильно и‑де–а‑ли–зи–руют (она произнесла слово нараспев, чтобы не споткнуться) своих детей. А когда видят, что дети не такие, какими их придумали, обижаются.
— А ты с мамой ругаешься?
— Пока нет. Я очень терпеливая. — Девочка так тяжело вздохнула, что Марк ей сочувственно улыбнулся ей. — Но буду обязательно. И даже знаю — почему.
— Знаешь, потому что папа сказал?
— Сказал. И не надо смеяться. Он очень умный человек.
— И какую же причину он нашёл для тебя? Что‑нибудь особенное?
— Совсем и нет! Папа сказал: что мама в своём детстве недополучила, она пытается впихнуть в меня. И смешно, и жалко. Потому что мне этого не нужно.
— А что тебе нужно? Тебе самой?
— Мне–е…
Девочка задумалась. Двигая бокал по столу туда–сюда, она смотрела на шероховатое от оставшегося на стенках сока стекло и хмурилась от напряжения. Марк с любопытством ждал её ответа.
— Точно я не знаю. Я и правда маленькая… Но… Мне нужен весь мир. Я хочу увидеть всё. Нет, не всё, а только лучшее. Хочу везде побывать… Нет, не то. Не так. В общем, я не знаю, чего я хочу, но чувствую: мне нужно всё без остатка. Увидеть красивое. Прыгнуть с какой‑нибудь жуткой высоты. Сделать какую‑нибудь вещь чтобы про неё сказали: это сделала Анюта! Хочу научиться стоять на серфе, и чтобы вокруг были громадные волны, и многое всякое такое. И чтобы люди мне радовались: пришла Анюта! Вот… Каша, да? Поэтому я и буду ссориться с мамой: ей нужно одно–единственное, и она хочет, чтобы этим одним я занималась. А я хочу всё.
— Но ведь очень часто взрослые правы, у них всё‑таки жизненный опыт побольше, — задумчиво сказал Марк. — Кажется, я понял, о чём ты хочешь сказать. Но, может, твоя мама уже сейчас готовит тебя к чему‑то, что станет делом всей твоей жизни.
— Мой папа тоже взрослый, — возразила Анюта, — и он считает, что мама запихивает меня в клетку. А люди‑то разные. Я маму очень люблю, но мне хочется прожить свою жизнь, а не её.
— Кажется, наши ситуации схожи, только тебе здорово повезло с отцом.
На этой фразе Марк намертво замолчал, а девочка не знала, о чём ещё его спросить. Решив, что на сегодня достаточно бесед, она быстро допила сок и тихо вышла. В коридоре остановилась, поражённая мыслью: «Он несчастлив, поэтому и других делает несчастными!.. Узнать бы, почему он поссорился со своей мамой».
Но долго раздумывать над открытием некогда. Девочка о какой‑то странной жизни в странном доме, похожем на замок, почти не думала. Юлий сказал, что она здесь в гостях; пообещал, что скоро вернётся домой, — и он наслаждалась каждой секундой странности, происходящей с ней. Предупреждены ли её родители о приглашении Юлия погостить? Возможно, и нет. Ничего страшного. Она здесь ненадолго.
Лестница привела её в широкий светлый коридор, и Анюта неслышно зашагала по мягкому ковру. Весь третий этаж дома отдан под гостевые спальни, так же, как и часть второго. «И всё‑таки Юлий оставил комнаты Марка. Знал что приедет? Нет, тоже удивился…»
И, лишь остановившись перед первой дверью (вторая, как она потом выяснила, наглухо забита), девочка поняла, разглядела: дверной проём светился по краям от выпирающей из комнаты колдовской энергии. Вот почему Марк так ехидно спросил, заняты ли его комнаты. Он прекрасно знал, что гости приехали отдыхать, а не работать, что Юлию самому не справиться.
Азартный, опять же хулиганский интерес заставил Анюту тихонько засмеяться: «А вот возьму и вычищу его комнаты! А к двери в коридоре прислоню веник и оставлю ведро с водой и тряпку! Ну, вроде как слуги убирались! — и оборвала себя: — Глупая! Ещё не знаешь, что ждёт тебя внутри, а уж хихикаешь. Юлий же предупредил, что Марк — мастер…»
Она толкнула тяжёлую дверь и вошла. Дверь медленно закрылась.
Шаг в туман. Он царствовал от самого порога. От небольшого движения воздуха, вызванного открыто–закрытой дверью, плотная белёсая муть тяжело колыхалась, постепенно успокаиваясь. Туман явно неоднороден, поскольку в нём чувствовались сгущения, проступали странные фигуры.
