Вестимо, можно догнать Военега Горяича и броситься в свалку… Да только после драки кулаками не машут. И ребят молодых, что на его лодьях, поберечь теперь надо бы.
Плакал горькими слезами старый Борута, сам того не замечая.
Над рекой пылал горячий весенний рассвет. Дажьбог победно вставал над миром, празднуя ежегодное весеннее обновление. А вот у Боруты на душе было вовсе не радостно.
Ночь прошла спокойно, только кричали где-то в ночи выпи, стонущими голосами нагоняя оторопь даже на бывалых воев. А воевода так и не нашёл за ночь ответа — что ему теперь делать. Обратно идти, к Мстивою Ратиборичу на поклон? Ну уж нет! Тот хоть и умён, а всё ж спесив невероятно, будет на радостях корчить из себя грецкого вельможу…
Борута задумчиво оглядывал реку, как вдруг, вмиг заставив его забыть о раздумьях, взгляд выхватил на воде споро бегущую лодью. С верховьев бегущую, от них, от древлян! Воевода заслонил глаза ладонью от солнца, вгляделся. Кто бы это мог быть? Знамено… е может быть!
Борута вдруг задохнулся, сердце застучало, словно конские копыта.
— Парни… гляньте-ка на лодью… чьё там знамено?
— Мстивоя Ратиборича — вразнобой подтвердили вои то, во что не хотел верить Борута. — И щит белый на первом стоит у щеглы.
— Нет, — засмеялся воевода каким-то всхлипывающим смехом. — Да ну… сплю я наверное…
Ибо зачем ещё может бежать вниз по Ужу Мстивой Ратиборич — не прячась, с малым числом воев и белым щитом у щеглы — как не затем, чтобы мириться с киянами?
— Быть не может, — шептали губы Боруты, а разум уже всё понял и во всё поверил. Может, воевода, ещё как может. И не такое бывало. И грядёт ещё не такое, жди, Борута Искренич.
Да ждать-то я не буду, — смятённо подумал воевода, оглядываясь на всё вмиг понявших и каменно-застывших воев. Смысл нынешней жизни стремительно возвращался.
Мстивой Ратиборич до Киева не доплывёт! Он даже до Днепра не доплывёт, — решительно возразил сам себе Борута. — Не срослось там — срастётся здесь! Не вышло киян побить, так хоть Ратиборича прижмём как следует! А потом и с Киевом ещё разок потягаемся…
Борута обернулся к воям, что преданно глядели на воеводу, ожидая приказа, глотнул воздуха и вдруг понял, что он не в силах.
Когда две лодьи, ломая камыши и так и не вздев щеглы, ринулись из плавней на стрежень, Мстивой Ратиборич как-то не вдруг и понял, что случилось и отколь они взялись. А меж тем одна лодья круто взяла влево, целясь впереймы, а вторая другие наметилась прямо ему в борт. И горели на них кровавыми каплями щиты, повёрнутые внешней, боевой стороной к ворогу. И блестели мечевые лёза и копейные рожны.
— Кто это? — ошалело спросил невестимо у кого князь. А вои уже бегали в муравьиной суете, хватая оружие и доспехи.
А на Уже от одного берега до другого — чуть больше перестрела.
— Чьё там знамено?! — хрипло каркнул князь, ещё не веря своим глазам.
— Боруты Искренича! — гаркнул в ответ кормчий, доворачивая руль к ветру — навстречь находникам.
Ну Борута! — задыхался Мстивой Ратиборич, ныряя головой в прорезь на колонтаре и подставляя руки под наручи. — Ну Борута!
Иных слов почто-то не находилось.
С гадючьим свистом пронзили воздух стрелы, хлестнули железным градом по лодье, гулко били по доспехам и шеломам, глухо — по щитам и бортам. Мстивоичи сомкнулись теснее, ответили, бросив вёсла, и тут же ударили в гребь вновь. Лодья Мстивоя Ратиборича прыгнула навстречь Борутичам, сходясь вплоть для мечевого боя. Не перестреливаться же, в самом деле, крутясь опричь друг друга.
И почти тут же Борута осознал свою ошибку.
Следовало ударить обеими лодьями враз, а не загораживать дорогу, не дробить силы. Куда бы делся Мстивой Ратиборич, не стал же бы в самом деле, драпать! Разделил Борута свою и без того невеликую дружину, лишился численного превосходства, а ведь у князя и вои опытнее и кормчий лучше — это-то воевода знал не хуже иных!
Головная лодья Боруты ушла слишком далеко вперёд, силясь надёжнее охватить ворога, и теперь боролась с течением, рвалась назад. А княжья лодья, меж тем, резко бросилась навстречь целя мало не столкнуться, борутин кормчий отвернул, уходя и подставил борт. Княжьи дружно рванули вёсла и вздёрнули их вверх. Течение добавило разгона, а кормчий твёрдо направил лодью впритирку с Борутиной.
От треска ломающихся вёсел и рёва покалеченных воев у Боруты под шеломом встал дыбом чупрун. Рукояти вёсел били воев в грудь, ломали руки, а тем кто успел вскочил — ноги. Уключины вырывало из гнёзд и швыряло вверх мало не на сажень. Вода и борта лодьи окрасились кровью, но Борута, не глядя, что их уже осталось на треть меньше, ринулся через борт на княжью лодью.
Сверкнуло лёзо верного меча старого воеводы, покатилась по кормовой палубе, пачкая доски кровью, первая голова — своя голова, древлянская!
Следом за воеводой бросились верные кмети — не бросить вождя в беде!
Схлестнулись. В кровавых брызгах сверкало отточенное железо, звенели клинки и доспехи, трещали расколотые от яростных ударов щиты. Ломили Борутичи, мстя за обманутые надежды, зло резались княжьи, защищая своего господина.
Меж скользких от крови скамей столкнулись два вождя — Мстивой и Борута. Но клинкам их столкнуться было не суждено.
Вторая лодья Боруты уже подошла на перестрел и, не снижая хода, выбросила тучу стрел. Падали опричь князя и воеводы раненые и мёртвые кмети, а одна из стрел ударила в правое плечо Мстивоя Ратиборича. Он шатнулся и почти тут же его вои, замершие было на миг в ожидании поединка, ринулись, вздевая оружие.
— Стоять! — глухо хрипел князь, но его уже не слышали.
Борутичей было слишком мало. Сам воевода отбил один вражий меч, поднырнул под второй… но тут чьё-то копейное ратовище запуталось в ногах. В спину! Эх… — уже падая и чувствуя, как, разрывая кольчужное плетение, под рёбра ему входит холодное железо, успел подумать воевода.
После гибели Боруты бой закончился быстро. Кметов с ним оставалось всего с десяток и княжьи вои задавили их тройным превосходством.
На второй лодье вновь замешкались и опоздали. Видя, как упал с борта в воду последний Борутич, Колот, кормчий второй воеводской лодьи рванул правило, лодья повернула, косо вспарывая воду и, подхваченная течением, покатилась назад, к устью.
Мстивой Ратиборич только сплюнул, провожая их взглядом.
— Струсили, — процедил он презрительно. И велел поворачивать тоже — надо было стать у берега — зализать раны. Преследовать Борутичей ему не хотелось.
Но второй кормчий Боруты не струсил. Поставленный перед выбором — своя смерть или жизнь товарищей — Колот просто выбрал второе. Первую лодью Боруты сносило течением всё дальше. Все здоровые и способные биться бросились в бой следом за воеводой и погибли вместях с ним. А на лодье остались только раненые во время столкновения. И невесть куда унесёт течение лодью, коя осталась без управления. Товарищей надо было спасать. А уж потом думать — стоит ли биться с князем Мстивоем.
