— Струсили, — процедил он презрительно. И велел поворачивать тоже — надо было стать у берега — зализать раны. Преследовать Борутичей ему не хотелось.
Но второй кормчий Боруты не струсил. Поставленный перед выбором — своя смерть или жизнь товарищей — Колот просто выбрал второе. Первую лодью Боруты сносило течением всё дальше. Все здоровые и способные биться бросились в бой следом за воеводой и погибли вместях с ним. А на лодье остались только раненые во время столкновения. И невесть куда унесёт течение лодью, коя осталась без управления. Товарищей надо было спасать. А уж потом думать — стоит ли биться с князем Мстивоем.
2. Рогнеда-Горислава
За окнами тихо и монотонно шуршал дождь, дробно стучал по тесовым крышам, навязчиво стучался в окна. Серо было за окном. Не знала бы, что месяц изок на дворе — подумала б, что осень.
Чернавка молча и споро проскользнула за спиной, зажигая свечи. Потянуло тонкой струйкой дыма и пряным запахом горячего воска. Девушка остоялась у стола, замерла в молчаливом ожидании. Я молча мотнула головой — исчезни!
Чернавка, вестимо, своя, полочанка, да только мало ль? Была при мне и киевская челядь, да их кривичи ко мне и не подпускали. А ну коль муженёк милый и к полочанам ключики подобрал? Я ни на кого не могу полагаться после того, как убили Прозора и исчез Стемид. Не могла я увязать это в одно, а только что-то навязчиво шептало мне на ухо — неспроста всё, таких совпадений не бывает.
И остальные тоже — утихли заговорщики, напугала их смерть Прозорова. Багула уехал в свой Переяславль — будто бы рать ополчать тамошнюю. Врёт, собака! — я гневно поджала губы. — Не иначе пережидает! Ну, вестимо — разве ж влезет полянин в свару со своими за кривскую княгиню без весомых причин? А Крапива, толстый шутник, ныне больше не шутит. Как встретится, так и морду на сторону воротит, будто не знает кошка, чьё мясо съела. Дважды я подкладывала в условленное место бересто — звала его прийти. Как в воду…
Сзади за чернавкой еле слышно стукнула дверь, и я вновь перевела взгляд на стол, куда неотрывно смотрела каждый вечер. А на столе, поверх белой вышитой скатерти, свернулась тонкая бронзовая змейка. Глядела малюсенькими рубиновыми глазками.
Мы ждали — я и она.
Прозор обернулся — в глазах тускло светились отблески пламени свечей.
— Вот смотри, Рогнеда Рогволодична, — костлявая и сухая старческая рука выложила на камень маленькую змейку. — Как только Волчар найдёт Рарога, эта змейка зашипит, а её глаза засветятся. Жди и смотри, великая княгиня.
Я невольно глянула назад — не слышат ли остальные. Но они столпились над нагим тело Волчара, о чём-то скупо переговариваясь. Взяла с камня змейку и спрятала её в поясной калите.
— Ты, Прозоре, меня поостерегись полным именем-то называть. Да и княгиней великой — тож. Тут хоть и все свои, а Волчар без памяти, всё равно опас нужен, раз уж договорились про назвища…
— Прости, высокочтимая Горислава… — Прозор чуть поклонился.
— Не ёрничай, чародей! — я оборвала его, может быть, даже излишне резко. — Мне ныне не до смеха! На кого я положиться могу опричь тебя да… — я не договорила, только мотнула головой в сторону заговорщиков. И то из них с кривской стороны — один Стемид. А остальные двое — кияне!
— Переяславцы, — поправил чародей, нахмурив косматые брови.
— Не вижу разницы! — я топнула ногой. — Что киянин, что переяславец — не одна ль малина?! Почто они на мою сторону стали, ведаешь? И я того не ведаю! Могу ль полагаться на них как на тебя и Стемида?!
Плести заговор я начала сразу ж после того, как стала женой Владимира. Кто думал, что я прощу ему смерть отца и братьев — тот дурак или христианин. Прощайте ворогам своим?! Что-то сами христиане не спешат прощать-то… А уж мне-то… сам Перун велел отомстить.
Потом Владимир сбежал за море и меня в Новгороде оставил… князь и муженёк. На три года невесть куда провалился…
Три года эти для меня мало не впусте прошли — в Новгороде хоть кривичей и много, словене там — находники, а всё ж новогородцы нас, полочан, терпеть не могут. Стемид возник в новогородском детинце на второй месяц после бегства Владимира и стал моей главной опорой. Могла ль я не доверять ему — единственный гридень отцовой дружины, что уцелел в полоцком погроме? Наместнику Ярополка было и вовсе наплевать, кто там просится в дружину к брошенной жене опального и беглого князя. А уж коль это полочанин — так и вовсе, значит, не владимиров человек, — рассудил киянин. Верно рассудил, надо сказать.
Я терпеливо плела паутину в Плотническом конце, встречалась с кривской старшиной, уговаривала, стыдила, улещала. Стемид слал людей в разорённую полоцкую землю — прощупать, что там и как. Мы готовили рати, запасали оружие — готовились встретить муженька с моря. Ласково встретить, горячо — как его бабка послов древлянских.
Но Владимир вернулся в силе. Довольный, стойно коту у чужой миски со сметаной. Ещё бы — мало не две тысячи варягов привёл с собой. Чем уж и прельстил их — невестимо. И — новая пощёчина. Другая жена. Олава, княжна варяжья. Кривичи мои притихли, а тут ещё война с Ярополком грянула, а после неё — новая жена великого князя. Ирина Святополча.
Я затаилась. И вновь плела, ткала и вязала, тянула нити в кривскую землю, в Новгород. Терпеливо, стойно самой великой Матери-Макоши.
Рабичич должен умереть!
Но силы здесь, в Киеве у нас было — раз, два и обчёлся. Нужна была какая-то сила, чтоб увлечь всех.
Переяславцев нашёл Стемид. Он же разыскал где-то в кривских землях и Прозора. А про Святославль меч, про Рарог, подсказал мысль уже Прозор.
Так и вышли мы на Волчьего Хвоста. Подходы к нему должен был найти Стемид, но тут чародей вдруг оповестил остальных, что отыскался подход к сыну воеводы.
И теперь все ждали. А Прозор уже ничего не ждал — на буевище не ждут.
Но куда ж подевался Стемид?
Я вдруг вздрогнула — в рубиновых глазках разгорались тусклые огоньки.
Что? Оно?!
Проволочная змейка вдруг зашевелилась, как живая. Повернула голову на полночь и пронзительно зашипела. И почти сразу же у меня чуть замглило в глазах, а потом сквозь нахлынувший туман проступило окно с размытыми краями, а в нём — какая-то лесная поляна.
Волчар стоял у высокой груды дров с длинным мечом в руке.
Это он! — вмиг поняла я. — Рарог!
Но кметь смотрел не на меч, а на что-то у себя под ногами. Я от волнения даже приподнялась на кресле, словно это могло мне помочь увидеть это что-то, в коем ясно угадывалось человеческое тело. Весенняя трава была не настолько высока, чтобы скрыть его полностью, но её вполне хватало, чтобы я не могла разглядеть лица.
