Допеленать ее Алият так и не успела. В отдалении послышался приглушенный мощный звук, хорошо знакомый обоим: это хлопнул и напрягся парус. Полотняный сверток полетел на песок, Алият и Ар-Шарлахи вскочили, обернулись… Слегка припав на левое колесо и накренив отягощенные всеми парусами мачты, «Самум» уходил прочь. На север.
– Шакалы! – яростно взвизгнула Алият, кинулась было вслед, но тут же, опомнившись, остановилась. Пешком корабль не догонишь. Повернула к Ар-Шарлахи искаженное лицо, вскинула маленькие, крепко сжатые кулаки:
– Говорила же: останься!..
Ар-Шарлахи стоял, не шевелясь, и завороженно смотрел вслед «Самуму». Это уходила жизнь. Что-то кричала Алият, но он ее не слышал. Розоватая в крапинах позолоты, ободранная песчаной бурей корма пошатывалась на барханах и словно строила им гримасы, дрожа в восходящих струях раскаленного воздуха. Ветер развевал над барханами прозрачные знамена вздымаемой колесами пыли. Потом Ар-Шарлахи показалось, что на левом борту возникла какая-то сумятица, кто-то перевалился через ограждение и упал на песок, но на ноги так и не поднялся, даже когда оскаленный серп прошел над головой. Должно быть, там, на «Самуме», шла серьезная драка. Слух возвращался.
– Трусы!.. Трусы!.. – кричала вдогонку Алият. – Все равно вам живыми не быть! Слышите?..
Да нет, не слышали, конечно. Команда, не посмевшая бунтовать открыто, гнала корабль, боясь даже оглянуться на страшного Шарлаха и неистовую Алият.
Ар-Шарлахи буквально заставил себя сделать первый шаг и, тяжело ступая, двинулся туда, где распластался, по-прежнему не поднимая головы, некто спрыгнувший за борт…
Да он и не мог поднять головы, командир зеркальщиков Илийза, по той простой причине, что лежал с перерезанным горлом. Должно быть, его застали врасплох: рана была единственной. Значит, не спрыгнул, а выбросили… И не его одного. Шагах в двадцати от Илийзы уткнулся лицом в бархан Ард-Гев. Этот, конечно, дрался до последнего: изрезанный белый балахон был пятнист от крови.
Ар-Шарлахи отпрянул, выпрямился и принялся растерянно озираться.
– Айчу высматриваешь? – услышал он сзади злобный смешок Алият. – Зря…
Оба вновь поглядели вслед удаляющемуся «Самуму». Он уже был далеко. У зыбкого горизонта дрожала и плавилась башенка розовато-серой кормы… Потом из отчаяния и ненависти выглянула и горько усмехнулась внезапная мысль, что бывшие матросики и каторжане многому научились у своего главаря. Важно вовремя нарушить правила. И все, Действительно, зачем поднимать бунт против Шарлаха, когда можно без особых хлопот и риска взять и угнать корабль?.. Алият права: нельзя было покидать борт «Самума». Впрочем, что толку теперь жалеть!..
Плохо… Ах как плохо… Не дождавшись морской воды, Улькар в отместку расправится с Пальмовой Дорогой… И ничего уже не изменишь.
В угрюмом молчании они засыпали оба тела обжигающим руки песком и, не оглядываясь, побрели обратно. Как ни странно, но ужаса перед неотвратимостью смерти Ар-Шарлахи не ощущал. Возможно, просто еще не осознал все до конца. Кроме того, поглядывая искоса на Алият, он видел, что та усмехается чему-то – жестоко и торжествующе. И наверное, неспроста. Стало быть, есть надежда, о которой он просто не знает. Скажем, еще один разбойничий тайник – с запасами воды и провианта… Однако спросить об этом прямо Ар-Шарлахи так и не решился.
Добравшись до сухого ствола, Алият снова развернула полотно. Оторвав по краю узкую полоску, отломила пару сучков и принялась что-то довязывать. Потом аккуратно спеленала сверток и зарыла в песок, оставив кончик тряпицы зацепленным за все тот же выступ. Выпрямилась и, прищурясь, одарила уничтожающим взглядом колеблющуюся на горизонте дымную гривку – все, что осталось от «Самума».
– Вот так, – выговорила она беспощадно. – Считай, податься им теперь некуда. Как только узнают, что они с нами сделали, – конец им. Наши такого не прощают…
– Да их раньше Хаилза перехватит, – с досадой возразил Ар-Шарлахи. Собственная судьба интересовала его куда больше, нежели судьба команды «Самума». – Видишь же, к Пьяной тени ушли! Как раз в лапы досточтимому…
Алият резко повернулась к нему. Темные глаза радостно вспыхнули.
– Улькар! – выдохнула она. – Поговори с Улькаром. Пусть тоже знает…
– Машинка на корабле осталась… – напомнил он. Алият на миг лишилась дара речи, потом наконец шевельнула губами повязку, должно быть, выругавшись про себя, и отвернулась.
– Да он бы все равно к нам не успел… – виновато сказал Ар-Шарлахи.
Алият бешено взглянула через плечо, и сердце у Ар-Шарлахи упало. Он понял наконец, что ее злорадная улыбка была вызвана всего-навсего мыслью о мести.
– А что с нами?.. – разом охрипнув, спросил он и, не получив ответа, огляделся, тоскливо прищурясь. Кругом сияли белые, как кость, пески.
Ар-Шарлахи оказался прав. Идя напрямик к тени Ар-Кахирабы, утром следующего дня «Самум» сам набежал на поджидавший его караван досточтимого Хаилзы. Конечно, будь корабли Харвы на ходу, Айча бы неминуемо заметил пыль и насторожился. Но оба судна досточтимого стояли на месте вот уже вторые сутки, верховые на мачтах были внимательны и знали, куда смотреть, так что не заметить песчаную пелену, влекомую «Самумом», они просто не могли. Бунтовщикам не повезло во всем: с утра установился ровный и довольно сильный северо-западный ветер, и, когда караванный скомандовал идти навстречу, положение «Самума» стало безнадежным.
Разумеется, Айча мог бы и догадаться, что досточтимый Хаилза не собирается его атаковать, но, когда тебя берут в клещи два боевых корабля, немудрено потерять голову. Вдобавок при виде каравана разбойнички тут же обвинили во всем своего нового главаря, начисто забыв, что сами и подбивали его к бунту. Новой резни на борту «Самума» не последовало лишь благодаря стремительности, с которой досточтимый Хаилза пошел на сближение.
Сам он поначалу тоже был сбит с толку, когда «Самум» вдруг выкинул черный вымпел, моля о пощаде. Все прояснилось лишь после того, как на «Саламандру» доставили избитого в кровь Айчу, который и поведал Хаилзе, что произошло. Досточтимого от таких новостей едва не хватил удар. Нельзя сказать, чтобы он с восторгом ждал встречи с новоиспеченным караванным Ар-Шарлахи, но приказы государя, как известно, не обсуждают… Хаилза был мужественный человек и старый воин, но стоило ему помыслить о гневе Улькара, как мужество немедля покинуло караванного.
– Что значит оставили в пустыне?.. – прохрипел он, хватая Айчу за скомканное полотно на груди. Тот лишь отворачивал в ужасе лицо, разбитые губы его тряслись. – Мятежники! Дважды мятежники!.. Где? Где вы их оставили?..
