Он не знал этого. Не знал он и причины, произошедшей в старике в тот Эно, когда последний человек из древнего рода Кардон бросился на него с эскертом. Почему он решил убить Крэйна именно в тот момент, когда узнал, что того опекает Хеннар Тильт? Какое ему было дело до Крэйна, если заговорщики поставили на нем крест и разбрелись? Значит, роль все-таки до конца не отыграна.
Остается Тильт. Господин Хеннар Тильт, владелец калькада. Он — та тропа, которая может привести к большой дороге. Если внимательно идти.
Он знает гораздо больше, чем пока известно самому Крэйну, но знания — как песок, а каждую песчинку можно подобрать, если вовремя увидеть и протянуть руку. Кем бы он ни был, он рано или поздно выведет на остальных. Надо только ждать и быть рядом. А для этого придется следовать за калькадом, куда бы он ни направился.
— Мы идем в Нердан, — сказал Тильт без выражения. — В последнее время у нас большие расходы — после Себера одни траты. В такой сезон лучше двигать на север, но мы зашли слишком далеко к Морю, на большой переход не хватит ни сил, ни денег… Мы двинемся к западу от Моря. Там мало городов, но именно в этот сезон нам должно повезти. Что думаешь, Крэйн-Бейр?
— Я никогда там не был.
— Значит, повидаешь края. Уверен, местные не скоро забудут твое лицо.
— Местным сейчас не до калькада, — криво улыбнулся Ингиз, останавливаясь рядом. Кожаные перевязи с артаками, отсыревшие в нальте, обтекали его, как струи затвердевшей черной воды. — Местные сейчас заняты другим. На востоке готовятся большие дела…
— Этого не будет, — спокойно отозвался Тильт. — Мне известно, что творится на востоке.
— Бунтуют…
— Вздор. Никто не станет бунтовать, пока на животах дружины шэда еще сходятся кассы. Люди волнуются, но все обойдется тихо. Наш калькад придется кстати в эту пору. У черни сейчас огонь в крови, она взбудоражена и с охотой повалит на представления. Тогда у нас будут деньги, чтоб закупить хеггов и провизию и двинуться в обратный путь. К сожалению, Нердан — наша последняя возможность.
— Если там готовится бунт, это может быть опасно, — осторожно заметил Крэйн. — В городе начнется такое, что нас могут разорвать голыми руками.
В Алдионе бунт был лишь однажды — как раз в ту пору, когда трон шэда Кирана заняла Риаен. Крэйну было тогда не больше десятка, но он хорошо запомнил несмолкающий вой, от которого вибрировали стены тор-склета, ожесточенную ярость на лицах дружинников мачехи, их посеченные кассы и сочащиеся кровью отметины на лицах. Лат, выбиравшийся несколько раз за стены в окружении дружины — у него уже тогда была дружина, — возвращался уставшим и с нездоровым блестящим и черным взглядом. «Мерзость, — говорил он сухими губами, когда Крэйн приставал к нему с вопросами. — Они посходили с ума. Ничего интересного». Через несколько Эно Риаен разрешила младшему шэлу покидать тор-склет, но, к разочарованию Крэйна, никаких следов бунта черни не осталось — разве что непривычно вяло шевелился всегда голодный ывар-тэс, да лица прохожих были неуверенные и какие-то бледно-робкие.
— Местный шэл становится шэдом, — ответил спокойно Тильт. — Народ его не очень жалует. Но до бунта не дойдет, я уверен. Нердан — слишком маленький город, чтоб выставить что-то против дружины и стражи. А дружина там сильна… Нет, все будет в порядке, это мое слово.
Ингиз пожал плечами и отошел. Выражать на лице удивление он не счел нужным. Мнение хозяина он исполнял всегда и беспрекословно.
— Ваше слово, — подтвердил Крэйн.
Тильт посмотрел ему вслед долгим немигающим взглядом, в котором серебрились насмешка и уверенность.
— Будь уверен, мой Бейр.
В нальте ничего не переменилось. По-прежнему у стен были разложены небогатые пожитки калькада, стояли мешки с провизией и кормом для хеггов. Лайвен, стянув волосы на затылке, чтобы не лезли в глаза, озабоченно просеивала олм. Но когда Крэйн заслонил свет, проникающий снаружи, она обернулась. Крэйн молча взял свой костюм для выступлений, усмехнулся. Дубинки лежали рядом — два потемневших грубых куска дерева.
Он не брал их в руки уже давно.
— Долго ехать до Нердана?
Лайвен досадливо дернула плечом. Олм тек через ее бледные тонкие пальцы вялыми желтыми волнами.
— Десятка полтора будет. Скучаешь по работе?
— Наверное. Меня давно уже не тыкали мордой в песок.
— Язвишь. Что ж, чему-то ты за это время научился. А про морду можешь не говорить — у тебя еще не самая плохая работа. У меня все жилы налились кровью, пока я отработала свое. У Нотару руки сожжены в уголь, у Кейбеля — что ни Эно, новый укус…
— И кто-нибудь из вас согласился бы занять мое место?
— Что тебе надо, Бейр? Отвали! У нас был долгий путь и впереди еще много работы. Если хочется почесать язык — ступай к Нерфу, старику всегда скучно. А от меня отвяжись.
— Не кричи.
— Пшел отсюда!
Крэйн лег на свое обычное место, выбив из лежанки облако сухой затхлой пыли. Акробатка, словно забыв о его присутствии, продолжала свое занятие. Крэйн смотрел на ее узкие сильные руки и пытался понять, что чувствует. Почему какая-то крошечная часть его сознания каждый раз тонким уколом отмечает ее присутствие? Из-за того, что она женщина? Не такая, как все?
Лайвен было сложно воспринимать как женщину. Она ничем не походила на тех, кого Крэйну довелось знать в Алдионе, каждая женская черта была в ней настолько нелепо и причудливо искажена, что иногда ему казалось, что в одном нальте с ним живет не человек, а лишь какое-то его схематичное, едва узнаваемое подобие. Но все-таки она была человеком, человеком сильным и стремительным, привыкшим идти по жизни уверенно, как по ясной протоптанной тропе. За ее тщательно заточенными шипами язвительности скрывался твердый ум и характер, не уступающий по твердости самому крепкому хитину. Молчаливая, даже в молчании умевшая демонстрировать насмешку над окружающими, она могла быть превосходным собеседником, если оказывалась в хорошем настроении. Крэйн смотрел на нее и думал, почему из всего калькада именно она, акробатка Лайвен, сумела сохранить свои истинные черты за непроницаемой маской. Остальных он видел ясно, все они, кроме Хеннара Тильта, были доступны и понятны, как вывески в городе, каждый их поступок укладывался в схему их характера. Она была другой.
Любовь? Похоть? Крэйн тихо хмыкнул, отчего из тряпья поднялось новое облако пыли, и едва не чихнул. Нет, совсем не то. Он не испытывал к ней влечения, хотя ее тело под грубым вельтом акробатки было достаточно грациозно и женственно, чтобы возбудить. Но он ловил себя на мысли, что даже не оно приковывает его внимание. Ее лицо, такая же маска, как и его собственное, вот что влекло его. Холодная маска отчужденности, расчерченная яркими узорами презрения, что скрывала она? Что было за лицом этой странной женщины, не похожей ни на одну женщину в целом свете?
