тоскливый страх. Страх был и сейчас. Только теперь он не прятался глубоко, время от времени прорываясь наружу — он бил толчками, пульсировал, изливался, плотный, вязкий, со сладким до одури запахом, и этот страх возбуждал так, как не возбуждало ничего другое. Антону потребовалось приложить все усилия, чтобы сдержаться. Сейчас не время.
— Глупышка, — он притянул её к себе. — Неужели ты думаешь, что я кому-то скажу о нас с тобой? Ну же. Не скажу, конечно. Ни Игорьку твоему, вообще никому. А за сегодняшнее дело ещё и заплачу. Хорошо заплачу.
Он потянулся к пиджаку, небрежно брошенному на стул. Достал бумажник, принялся отсчитывать купюры, краем глаза наблюдая, как меняется лицо девчонки. Она всё ещё боялась, до одури и дрожи в ногах боялась, но шелест денег, тихое шуршание тонкого пластика её завораживало, словно на её глазах совершалось какое-то магическое действие.
— Ну, столько хватит? — он повернулся. — Это задаток. Приведёшь Савельеву на тридцать четвёртый, получишь ещё столько же.
На хорошеньком перепуганном личике мелькнуло сомнение, колебание, что-то ещё, и потом она медленно, словно во сне протянула руку. Увесистая пачка денег упала в раскрытую девичью ладонь.
Глава 23. Кир
На ногах Кир не удержался, упал и, если бы не выставил вперёд руки, пробороздил бы грязный пол прямо физиономией. В ладони вонзились тысячи мелких иголок, но он не обратил на это никакого внимания, даже боли не почувствовал, было не до этого — в голове лихорадочно метались обрывки мыслей. За спиной раздался смех, короткая ругань, дверь с шумом захлопнулась, и мир вокруг Кирилла погрузился во тьму.
Какое-то время он ничего не видел, но всё же приподнялся, встал на колени, потом сел, проведя рукой вокруг себя и неизвестно что пытаясь нашарить. Тут же почувствовал, как засаднили ладони, заныло ушибленное колено. Кир негромко выругался, часто заморгал глазами, и тьма, окружившая его, потихоньку стала отползать. Глаза постепенно привыкали к темноте, да и в помещение, куда его затолкали с размаху пинком под зад, откуда-то просачивались слабые лучи света. Кир задрал голову и заметил два небольших узких оконца у самого потолка, почти что щели — одно было заделано стеклом, закрашенным болотно-зелёной краской, а второе разбито, и из оконной рамы зубьями торчали острые осколки со следами облупившейся краски. Через эти окна в комнатку и проникали две узкие полоски света от бледных аварийных ламп. Кир медленно огляделся, и страх, который на какое-то время отступил, вернулся снова.
Всё случилось так быстро, что Кир толком ничего и не понял. Странный допрос в цехе у отца закончился внезапно. Кир только-только приготовился познакомиться с теми, кого Величко, глава производственного сектора, назвал «людьми, умеющими убеждать таких упрямых остолопов», а иными словами, приготовился к тому, что его опять будут бить, как вдруг — какой-то звонок, и всё сразу же прекратилось. Величко поднялся и, раздав всем указания, направился вон из кабинета, и только тут до Кира, который всё это время бестолково глядел вслед удаляющейся грузной фигуре, дошло, куда тот идет. В больницу. Где прячутся Савельев с Литвиновым. Но… как?
Пока Кир хлопал глазами, пытаясь найти ответ на этот вопрос, его отец, быстро и тихо переговорив о чём-то со своим начальником, подошёл к нему, положил руку на плечо.
— Дуй домой, Кирилл. И без глупостей. Мама там, наверно, с ума сходит. На КПП назовёшь свою фамилию, хотя они тебя и так, скорее всего, запомнили. Всё. Иди.
Кир увидел лицо отца — близко-близко, отметил, как стали заметны морщины на лбу и возле губ, словно он разом постарел лет на десять. Кивнул.
Отец подтолкнул его к выходу и подошёл к Афанасьеву, который что-то искал в груде документов на столе. Кир уже был у самой двери, как отец снова его окликнул.
— Пожалуйста, Кирилл. Только не влезай больше ни во что, очень тебя прошу.
Кир снова кивнул и вышел. Наверно, впервые в жизни он собрался послушаться отца, хотя обычно Кир примерным поведением не отличался. Напротив, он всегда, как будто в пику отцу, старался всё сделать наоборот, по-своему, даже когда понимал, что отец в общем-то прав. Но сейчас Кирилл чувствовал жуткую усталость.
Ноги сами понесли его привычной дорогой, сначала к выходу из цеха, где его пропустили, даже не спросив фамилию, потом по лестнице наверх — лифт Кирилл ждать не стал: долго, да и толкаться здесь под носом охраны не было желания. Мучительно хотелось пить, горло словно растрескалось, и не к месту одолевал кашель, голова гудела, пытаясь переварить прыгающие бессвязные мысли. Кирилл то думал про больницу и про то, что там может происходить (при этом он даже не мог понять, что чувствует — тревогу или облегчение от того, что всё наконец-то закончилось или вскоре закончится), то о Нике, которую надо бы предупредить, но как? Пропуска у Кира нет, Сашка на учёбе, да и где сама Ника, кто знает. Может тоже учится. Времени-то почти уже обед…
Кир вспомнил, что с утра не успел позавтракать, и решил у себя на этаже сначала заскочить в столовку — может, ему повезёт, и там на раздаче стоит кто-то из знакомых, тогда, возможно, не станут придираться, что он зашёл в неурочное время и нальют ему тарелку каши или супа — почему-то женщины из столовой Кира любили, норовили положить порцию побольше, кусок пожирнее, подкармливали его.
Добравшись до своего этажа, Кир так и поступил — свернул в коридор, ведущий к столовой, но не успел сделать и пары шагов, как сзади на него накинулись, зажали рукой рот и прижали в угол. Испугаться Кир не успел — его резко крутанули, разворачивая, и прямо перед ним возникло плоское лицо Татарина. Блеснули узкие глаза под низким лбом, жирные масляные губы растянулись в широкой неприятной ухмылке.
— Тихо, Шорох! Рыпнешься, и ты — труп, — Киру под ребро ткнулось что-то твёрдое. Через ткань рубашки он почувствовал холод металла, и тут же понял, что это. Пистолет.
Дальше всё произошло так быстро, что Кир даже сейчас, сидя в тёмной маленькой комнатке, с трудом припоминал ход событий. Откуда-то из-за спины появился Костыль, подпёр его, Кира, сбоку, прошипел в ухо: «давай
