— Сестренка, я же тебя люблю… мне хочется, чтобы ты счастлива была!
— Еще больше? Так я с того счастья лопну.
— А вдруг — вытянешь?
— Ох, Алешка… если хочешь — не будем. Ты же знаешь, дороже и ближе тебя у меня никого не будет, хоть я гарем заведу!
Алексей покачал головой:
— Соня… это надо. Ты же меня все равно не оставишь, так и переживать не о чем. Зато Ванька на делах сосредоточится, а то он на всех счетах твой профиль рисует.
— Ужас какой! А почему я не видела?
— Час рисует, час стирает, час делами занимается. Давай, выходи за него замуж, а то мне казначей нужен на полный рабочий день, а не урывками.
Софья только усмехнулась. Нахватался… А Алексей перешел к тому, что его волновало.
— Голицына тогда куда?
— При мне и останется. И будет по-прежнему сливать информацию.
— Но…
— Скажем, что ты меня чуть ли не силком замуж выдаешь. А у меня любоффф!
— А поверят?
— Так мы и через Медведева ее сольем. И через Гришку с Танькой тоже…
Алексей был похож в этот момент на шкодного котяру.
— Ну, ты и… зараза!
— Попрошу не оскорблять, — надулась Софья.
— Это не оскорбление, это восхищение. Зараза. И спасения от тебя нет, особливо нашим врагам.
— Так для них-то это привычно! Понимаешь, в Европах ведь женщина считается неполноценная, коли мужа своего любит. Им любовники надобны, да лучше не один. А уж коли девка с королем легла…
— Я помню. Вот ведь… убогие.
— Потому там сифилис и гуляет. Сам знаешь. И нас-то они во многом по себе судят.
— Ну да. — Алексей покивал своим мыслям. — Видят, что мы дружить стараемся, опять же батюшка нам тут сильно помог…
Софья торопливо перекрестилась.
Помог ли им Алексей Михайлович? Вопрос сложный, до сих пор его дела разгребали. Иногда такое выплывало, что Софье хотелось ему на могилу плюнуть, но тут уж даже Алешка не поймет.
С другой стороны, он к Европе тяготел сильно, его манера в европейском платье дома ходить, детей на иностранный манер учить сейчас очень пригодилась. Считалось, что русские варвары пытаются быть похожи на цивилизованные страны, хотя бы царская семья.
И верно, Софья дома ходила в платье, похожем на европейские, разве что без пышных юбок, Любава не ушла в монастырь, а жила во дворце, царевны повыходили замуж — европеизация.
— Ванечка, кстати, ничуть не против. Только просит, чтобы Голицын ему под руку не попадался. А то мало ли…
— Я думаю, с этим проблем не возникнет. Тем более что он на Любаву поглядывает.
— Вот ведь… кот блудливый! Сонь, если что — я ему ведь все оторву, не помилую.
— Да он и сам это понимает. И я предупредила. Но Любаве полезно почувствовать себя молодой красивой женщиной, а не царской вдовой.
— Да уж, она, кроме детей, по-моему, ничего и не видит.
— А ей рано. Ей же и двадцати пяти нет, вон, Татьяна в тридцать с хвостиком ребенка ждет.
Алексей кивнул. Тетки, словно сговорившись, затяжелели одновременно. Отставала только тетка Ирина, но той вроде как уже было не до мужчин. А вот с детскими домами и приютами она развернулась на полную катушку, так, что чуть ли не в каждой семье детей в ее честь называли.
Любава же после смерти мужа просто замкнулась на детях — Володеньке и маленькой Наташеньке, от которых и не отходила. Софья пока не спорила, пусть придет девчонка в себя, все ж мужа потеряла. Может, и не сильно любимого, но любящего и заботливого.
У нее же и без того дел хватало. В частности — шпионы.
В Дьяково их было восемь штук. Один — Сильвестр Медведев, двоих слуг подкупили, позабыв про русский характер, — те в ноги царевичу кинулись, умоляли не казнить… Алексей и не казнил. Приказал деньги брать, а доносить то, что он скажет. Еще четверо было приезжих. Выявленных. Но тех вскорости разобьют по градам и весям — и пусть шпионят где-нибудь в Тамбове. Милое дело!
— Ладно. Но ты поглядывай…
— Лешка, ты же знаешь…
— Ох, Сонечка, что бы я один делал…
Алексей не обольщался. Процентов пятьдесят его дел тянула на себе Софья. Не зарываясь, не требуя ничего для себя, спокойно и вдумчиво объясняя ему, что к чему, по первой же просьбе…
Еще бы он не задумывался о браке сестры, понимая, что если сейчас это на него свалится…
— Пока я жива, один ты не будешь. Клянусь.
Произнесено это было так, что Алексей просто молча поцеловал маленькую ручку в чернилах. Она ведь обещание сдержит. И…
Глаза у Софьи вдруг заблестели. Весело, озорно…
— Лешка, в твоих интересах выдать меня замуж, чтобы я успела подготовить смену из своих детей. Да и тебе жениться бы, чтобы наследники были.
Ну, Соня!
* * *
Иван Борисович Троекуров степенно поклонился его величеству и отступил назад, к стене зала.
Стар он, что уж там, тяжко ему постоянно на балах этих крутиться. А надобно…
Более-то нигде столько нужного не узнаешь, как здесь, в этом вертепе разврата! Тоже скажете, галантные отношения! Да о какой галантности речь, идет, когда ночные горшки опорожняют у дверей дворца? А его величество… подойти к нему боярин мог, только забив ноздри полосками смоченной духами ткани. Лучше уж дышать всем ртом, как рыба, чем такую вонь терпеть!
И то — иногда ничего не спасало!
Бал был в разгаре.
То и дело кто-то из дам или кавалеров уединялся то у подоконников, то за ширмами, непринужденно испражняясь на мраморные полы… вот ведь!
В Кремле бы кто так сделать попробовал! Да нашли бы негодяя — им бы полы и вытерли! А тут — в порядке вещей!
Время от времени парочки удалялись в темноту альковов — и оттуда доносились характерные звуки.
Боярин терпел.
И все больше понимал, что мудр государь не по годам.
Да, поехать сюда надобно. Посмотреть на принцесс надобно.
И понять лишний раз, что не подходят они. Дочери маркизы де Монтеспан? Нет уж!
Что сама маркиза резко не нравилась мудрому боярину — шлюха в павлиньих перьях, что ее дети. Разряженные, разукрашенные, отлично осознающие свою значимость и гордящиеся своим ублюдочным происхождением. Грубо?
Ну так правда же!
При живой жене девку свою перед людьми выставлять, детей от нее плодить и еще их на трон проталкивать? На Русь Святую?
Э, нет!
Кому другому такое счастье подарите, а мы с доплатой не возьмем!
Более серьезно посол приглядывался к Марии Генриетте, старшей дочери принца Орлеанского. Младшая была еще слишком молода. А вот старшая входила в возраст и была мила и обаятельна.
Но… нравы французского двора подействовали и на нее.
Принцесса была неумна, вовсе нет. Она была хитра, но ум — это ведь нечто другое? Может, потом она и станет мудрой. А может, и нет?
