— Я знаю, — вздохнула я удовлетворенно. Я почувствовала, как уходит напряжение. Я чувствовала, как оно покидает мое тело. — Зулейка — это некий сурэм с гор Бакатете, — сказала я в абсолютной уверенности. — Я всегда знала об этих созданиях. — Видя удивление на лице Флоринды, я продолжала отважно. — Зулейка — не земное существо. Она — создание. Она сама — магия.
— Нет, — категорически возразила мне Флоринда. — Зулейка — земное существо. А вот Эсперанса нет. — Улыбнувшись мне, она добавила: — Это должно быть достойной загадкой для тебя.
— Кажется, я поняла, — пробормотала я,—ноя такая невосприимчивая и не могу сформулировать, что я поняла.
— У тебя хорошо получается, — тихо усмехнулась она. — Будучи такой невосприимчивой, какой ты бываешь обычно, тебе нужно подождать, пока ты действительно, на самом деле, на 100 процентов проснешься, чтобы понять. Весь фокус в том, чтобы остаться в повышенном осознании. Когда мы в повышенном осознании, нет ничего невозможного для понимания. — Чувствуя, что я готова прервать ее, она закрыла мне рот рукой и добавила: — Не думай сейчас об этом. Всегда помни, что ты обладаешь силой воздействия, даже в состоянии повышенного осознания, а твое мышление несовершенно.
Я услышала, что кто-то движется в тени за кустами. — Кто там? — спросила я, привстав. Я оглянулась, но никого не увидела. Женский смех эхом отозвался во дворе. — Ты их не видишь, — сонно сказала Флоринда. — А почему они от меня прячутся?
Флоринда улыбнулась: — Они не прячутся от тебя. Просто ты не можешь видеть их без помощи нагваля Мариано Аурелиано.
Я не знала, что ответить на это. На каком-то уровне это было абсолютно понятно, но я покачала головой.
— Ты можешь помочь мне увидеть их?
Флоринда кивнула. — Но твои глаза устали; они устали от того, что слишком много видят. Тебе нужно поспать.
Я специально широко открыла глаза, боясь пропустить того, кто выйдет из кустов в момент, когда ослабнет мое внимание. Я пристально глядела на листья и тени, уже не отличая их друг от друга, пока не заснула крепко, без сновидений.
Смотритель дремал на своей любимой скамейке в тени сапотового дерева. Это было все, что он делал последние два дня. Он больше не подметал дворики и не сгребал листья, а просто сидел часами на скамейке, подремывая или глядя вдаль, как будто у него было тайное знание о чем-то, что мог видеть лишь он один.
В доме все изменилось. Я бесконечно задавалась вопросом, не напрасно ли приехала сюда, и чувствовала себя как обычно виновато и настороженно. Единственное, что я делала — это непрерывно спала. А когда просыпалась, то, бесцельно слоняясь по дому, с беспокойством осознавала, что ничто не осталось прежним. Казалось, что-то очень важное для меня исчезло из дома.
Протяжные и громкие вздохи смотрителя вторглись в мои мысли. Не в состоянии сдерживать тревогу дольше, я оттолкнула книгу в сторону, поднялась на ноги и преодолела короткое расстояние между нами.
— Почему ты сегодня не собираешь и не сжигаешь листья? — спросила я.
Вздрогнув, он поднял голову, но не ответил. На нем были очки, сквозь темные стекла которых я не могла видеть выражения его глаз. Я не знала, остаться, или уйти, или дождаться ответа. Боясь, что он может уснуть снова, я спросила громко и нетерпеливо:
— Есть ли какая-нибудь особая причина того, что ты больше не собираешь и не сжигаешь листья?
Он отделался от моего вопроса своим собственным:
— А ты видела, чтобы хоть один лист упал за последние два дня?
Когда он приподнял очки, его глаза, казалось, просверлили меня насквозь.
— Нет, — сказала я.
Серьезность тона и манера поведения скорее, чем его заявление, которое я нашла нелепым, заставили меня удержаться от ответа.
Кивком головы он предложил мне сесть рядом с ним на скамейку и, пододвинувшись вплотную, прошептал мне на ухо:
— Эти деревья точно знают, когда позволять листьям опадать.
Он осмотрел все вокруг себя, как будто боялся, что нас могут подслушать, а затем добавил таким же доверительным шепотом:
— А сейчас деревья знают, что их листьям не нужно падать.
— Листья увядают и падают независимо от чего бы то ни было, — важно произнесла я. — Это закон природы.
— Эти деревья крайне капризны, — упорно настаивал он. — У них есть собственный разум. Они не подвластны законам природы.
— Что же заставляет деревья не сбрасывать листья? — спросила я, пытаясь сохранить серьезное выражение.
— Хороший вопрос, — размышлял он, задумчиво потирая подбородок. — Боюсь, что я еще не знаю ответа. Деревья не сказали мне. — Он глупо улыбнулся и добавил: — Я уже говорил тебе, что это не обыкновенные деревья.
Прежде чем я успела возразить, он спросил:
— Ты уже приготовила себе завтрак?
Я чрезвычайно удивилась такой внезапной смене предмета разговора.
— Да, — согласилась я, потом запнулась на минуту. Мной овладело почти дерзкое настроение. — Вообще-то я не так уж и забочусь о пище. Мне нравится есть одно и то же и утром, и вечером. Я жила бы на шоколаде и орехах, если бы от этого не появлялись прыщи.
Забыв об осторожности, я по своему обыкновению начала жаловаться. Я сказала смотрителю, что очень хотела бы поговорить с женщинами. — Для меня чрезвычайно важно, чтобы они объяснили, что со мной происходит. Тревога — вот все, что занимает меня в последнее время. — Я почувствовала себя более спокойно после того, как сказала все, что хотела. — Правда, что они ушли навсегда? — спросила я.
— Да, навсегда, — ответил смотритель. И увидев недоумение, написанное на моей физиономии, добавил: — Но ведь ты знала об этом, правда? Ты уже разговаривала со мной, не так ли?
Прежде чем я могла оправиться от шока, он спросил меня искренним, но приводящим в замешательство тоном, — Почему же это так шокировало тебя? — Он на минуту остановился, как бы давая мне время подумать, потом сам ответил на свой вопрос. — О, я знаю! Ты бесишься, потому что они взяли с собой Исидоро Балтасара. — Он похлопывал меня по спине, как бы подчеркивая каждое слово. По его глазам было видно, что ему все равно, как я отреагирую: яростью или слезами.
Знание, что встречи не будет, дало мне непостижимое чувство самообладания.
— Я не знала этого, — пробормотала я. — Клянусь, я на самом деле ничего не знала. — Я смотрела на него в немом отчаянии и ощущала, как кровь отливает от моего лица. Колени болели. В груди было так тяжело, что я едва могла дышать. В полуобморочном состоянии я обеими руками ухватилась за скамейку.
