– Так и быть, представлюсь первой. Я – Берья.
– Ты – лашши? Моя лашши?
– Не твоя! – Берья обиженно фыркнула. – Вот еще выдумала. Твоего дома!
Я вздохнула с облегчением. Шенни рассказывал мне, что лашши – гномьи домовые – существа довольно обидчивые, но если они решили у тебя поселиться или тем более познакомиться с тобой, значит, они тебе доверяют. Дело вовсе не в доме, а в хозяине.
Тем временем лашши уже исчезла за платяным шкафом. Испугавшись, что знакомство может на том и закончиться, я тихонько позвала".
– Берья! Извини, что не представилась первой. Меня зовут Фиона.
С минуту ответа не было. Эх, надо было сразу знакомиться, а не задавать дурацких вопросов. Наверно, лашши решила отныне игнорировать невоспитанную хозяйку дома, подумала я с горечью.
Но вот острая мордочка вновь показалась из-за шкафа.
– Знаю, знаю, как тебя зовут. Это не твое? – Берья приподняла правую переднюю лапку, на которой в качестве браслета красовалось мое серебряное колечко.
– Ой, я давно его потеряла.
– Да? – с сомнением ответила лашши. Задумчиво покрутив «браслет», она уныло сняла его. – Куда положить-то?
– Нравится? Может, примешь в подарок? Мне показалось, что тебе так идет…
– Правда? – Берья оживилась. – Да, ты права, неплохо смотрится. Что ни говори, а вкус у тебя есть. Иногда, конечно, он тебе изменяет – вот в этом своем желтом платье ты выглядишь просто ужасно! Но мне серебро и правда идет.
Я едва сдержала смех, чтобы не обидеть домовую.
– Берья, а может, ты поесть чего-нибудь хочешь?
– Спасибо, – важно ответила Берья. – Грибы я съела, мне понравилось. Пока не хочу. Да, и в следующий раз сделай их поострее, ладно?
С тех пор как Мэтт почти сразу после моего вселения в покои рассказал мне о гномьих домовых, я каждое утро ставила блюдечко с их любимым лакомством – тушеными грибами – в темный угол спальни, возле шкафа. Иногда еда исчезала, иногда нет. Впрочем, это ничего не значило: «чужой» лашши мог прокрасться и съесть лакомство, а даже если бы и завелся мой собственный, он вовсе не обязательно показался бы мне на глаза. Многие хозяева ни разу в жизни не видели своих домовых, хотя грибы и прочая снедь регулярно исчезали из блюдечек. Так что и у меня не было особой надежды, к тому же я прожила в Брайгене всего-то с полгода.
– Ты о чем пишешь? Расскажешь?
– Так, обо всем понемножку. Записываю события, которые происходят со мной и с моими близкими.
– А обо мне там будет?
– Конечно!
– Вот здорово! Когда-нибудь почитаешь мне вслух. Ладно, пора, а то очень уж у тебя свечка яркая.
– Спокойной ночи! Приходи еще!
– Посмотрим, – сурово ответила Берья. – Если кормить хорошо будешь, приду. Приятных тебе снов, и не забудь про меня написать.
Лашши вновь скрылась в своем убежище за шкафом, вильнув напоследок пушистым хвостом с белой кисточкой.
Наконец я снова забралась в кровать. Писать расхотелось, я отложила дневник и почти сразу провалилась в глубокий сон. И он был чудесный… Или ужасный?
Мне снилось, что Мэтт все же поцелован меня.
Мы были маленькими детьми. Гуляли вдвоем на весеннем зеленом лугу. Я даже помню, как пахло травами.
Мэтт сказал:
– Не обманывай меня.
А я ответила:
– Верь мне.
И он поцеловал меня в губы. И это было… Как будто свежий ветер коснулся лица. Мимолетный, сильный, ласковый… Ерунда – у ветра нет усов и бороды. И сердце не стучит так громко, если вдруг порыв свежего воздуха бьет тебе в лицо.
А потом появился Вьорк.
– Пойдем, маленькая? Я соскучился по тебе…
И я разрыдалась, потому что Мэтт, не оглядываясь, удалялся по тропинке, а я должна была остаться с Вьорком. Но мне не хотелось.
– Правда, что ты мой дедушка? Тогда отпусти меня поиграть с Мэттом.
– Нельзя, – сказал посуровевший Вьорк. – Нам так много надо сделать. Мэтт уходит, чтобы все было хорошо.
И я проснулась, а лицо было в слезах…
Мэтт вернулся утром. Будто и не было вчера ничего: собранный, приветливый, невозмутимый.
Но стенка, которая так досаждала мне последнее время, пропана. Щит будто говорил всем своим видом: «Я твой самый лучший друг. Я не дам тебя в обиду. Можешь на меня рассчитывать. Но это все». Наверно, так Шенни когда-то говорил Втайле…
И это правильно.
Может, я все же чуть-чуть – самую капельку – в него влюбилась? Ерунда. Надо все это забыть, выкинуть из головы, как сорняк или болячку.
Как корь. Поболеешь – и пройдет.
Ничего не было, не было, не было. Мэтт прав.
Я люблю Вьорка. Все.
5 кналлари (позже)
Завтракала с мужем в компании Крадира и Терлеста – собранного, как перед боем. Крадир шутил, рассказывал всякие истории из своего детства, а Терлест все время осаживал брата.
– Представляешь, нога болит – мочи нет, а что делать? Загляни я к любому травнику – отец бы в ту же секунду узнал, что я сбежал-таки на Северный склон! – Он бросил на Вьорка хитрый взгляд. – Вот уж тогда мне точно не до ноги было бы…
– Отлежатся?
– Не дотерпел. – Крадир смущенно улыбнулся. – И к лучшему: потом оказалось, что перелом.
Я сочувственно покивала.
– Не умеешь кататься, так и нечего было. Да еще в метель, – буркнул Терлест.
– Ладно-ладно, не изображай из себя зануду, – фыркнул Крадир. – Можно подумать, сам там ни разу не бывал!
Терлест пожал плечами, будто говоря: «Бывал – не бывал, какая разница? Речь-то не обо мне!»
– Думая я, думал и решил отправиться к Задрасу, – продолжил его брат. – Он был жрецом какого-то вашего бога, – подмигнул мне Крадир, – да не простым, а торжественно давшим обет молчания.
Вьорк постарался было придать себе грозный вид, но не выдержал и расхохотался:
– Ну, хитрец…
– А лечить-то он умел? – недоверчиво поинтересовался Тиро. – Или главное было, чтобы королю не рассказал?
– За день все как рукой сняло! – Крадир даже притопнул ногой.
– Если бы ты пошел к травнику, за день бы и он управился. А если бы догадался попросить его молчать, тот тоже никому не сказал бы, – проворчал Терлест. – Между прочим, пол-Брайгена узнало, что ты был у этого жреца!
– Главное – не узнали зачем. А что, кстати, в этом плохого? – невинно поинтересовался Крадир.
– Сам помнишь – что. Отец тогда только-только разрешил им у нас селиться. Забыл, сколько тогда шарлатанов понабежало? А тут ты им помог: как же, сам сын короля лечится у человечьего жреца! Нечего было так открыто людей поддерживать, вот что! – Терлест покосился на меня. – Простите, Фиона, к вам это, понятно, не относится.
Мы до сих пор никак не могли перейти на «ты», отчего наши беседы всегда были какими-то выспренними.
