Разбудили меня нежные прикосновения Ксюшиных рук, даже с закрытыми глазами, я видел, как она старается осторожно высвободить мою голову из этого плена. Немного приоткрыв левый глаз, я стал невольным свидетелем прекрасного зрелища. Ксюша, стараясь меня не разбудить, от усердия прикусив язычок, склонилась надо мной, и манипулировала с ремешком шлема. Её грудь, натянув под своей тяжестью футболку, пыталась выставить себя на обозрение моему левому глазу, что собственно ей удалось. Я прямо-таки прикипел взглядом к вырезу футболки, и за этим занятием не заметил, как тугой локон выбился из причёски, и упал прямо мне на нос. От щекотки в носу, я не выдержал и фыркнул.
— Доброе утро, соня! — улыбнувшись, прошептала Ксюша, и чмокнула меня в нос.
— Я долго спал? — спросил я, а сам рассматривал Ксюшину фигуру, но живота от чего-то не увидел.
— Сутки. Ты не голоден? — снова наклонившись ко мне, она сняла с меня шлем.
— Есть немного, — улыбнулся я в ответ.
— Хорошо, я сейчас принесу немного мяса! — заправив выбившийся локон обратно, Ксюша развернулась, и скорой походкой вышла из палаты.
Через несколько минут, Ксюша зашла в палату, неся перед собой круглый поднос, на котором стояли дымящиеся плошки, даже издали я почуял одуряющий запах хорошо прожаренного сочного мяса. Поставив его на стол рядом с моей койкой, она нажала на какую-то кнопку, после чего, я понял, что поднимаюсь. Спустя минуту, я уже не лежал в койке, а сидел, и передо мной стоял столик с едой. Ксюша, видя мои неудачные попытки поднять ложку, усмехнулась, и принялась кормить меня с ложечки. Что собственно мне и требовалось. Наверное, этот «лёгкий» завтрак, был моим самым долгим приёмом пищи. С трудом пережевав и проглотив последнюю ложку, я улыбнулся Ксюше, и…. Уснул.
Во второй раз я проснулся ближе к вечеру, настенные часы показывали половину седьмого. В палате никого кроме меня не было, поэтому в голову пришла мысль о том, что валяться, словно бревно достаточно. Завтрак добавил мне сил, и я, собрав их все вместе, сделал попытку встать с койки. Сил мне хватило только на два шага, потом ноги стали, как вареные сосиски и я упал, на пол. Где меня и нашла Ксюша, которая принесла мне ужин. После того, как я снова был водворён на место, Ксюша высказала всё то, что думает о безмозглом болване.
— Ты идиот! Зачем вообще тебе вздумалось вставать на ноги?! Ты же мог не выдержать! Мог случиться рецидив, и я снова бы потеряла тебя! Тупой дурак! — а я сидел в своей койке и любовался. — Что ты молчишь? Скажи, что ты больше так делать не будешь?!
— Знаешь? Когда ты в гневе, то особенно красива?
— Нет, ну он совсем чокнутый придурок! — подняв глаза к потолку, произнесла Ксюша. После чего, взяла поднос и положила ко мне на тумбочку, приговаривая: — И зачем только я поехала в вашу деревню? Почему мне дома не сиделось?
— Видимо… потому, что… тебе хотелось приключений? — говорить, и одновременно уплетать шашлык было трудно.
— Ешь, давай! — прикрикнула на меня Ксюша. — А то ещё подавишься, исполин фигов!
Сколько бы у меня вопросов и не накопилось за день, ужин был для меня главнее, чем они. Поэтому на полчаса я полностью отдался этому делу. А Ксюша сидела в кресле, подперев свою прекрасную головку кулачком, и с некой задумчивостью наблюдала за мной. Покончив с ужином, я же, сытно выдохнув, откинулся на спинку койки, и, вытерев тыльной стороной ладони, выросшую за время моей комы бороду, посмотрел на Ксюшу.
— А теперь Ксения, вы мне скажите, почему у тебя до сих пор нет живота?!
От этого вопроса Ксюша вздрогнула, и уставилась на меня расширенными глазами. На её лице, одна за другой сменялись маски эмоций, сначала удивление, потом изумление пополам с неверием, затем ошеломление вместе с вопросительным вопросом, который появился у неё в глазах.
— Кто тебе сказал?! — спросила она меня, нервно теребя подол кофточки.
— Так это правда! — в свою очередь задал вопрос я. — Почему ты мне не сказала?
— Я хотела тебе сказать, но… — немного замявшись, она опустила глаза. — Но боялась узнать, как ты к этому отнесёшься?
— Но почему!? Почему ты боялась этого? Это же ведь мой ребёнок?!
— Конечно твой! — порывисто ответила она, и подняла на меня свои повлажневшие глаза. — Так как ты отнесёшься к ребёнку?
— Знаешь, — уже спокойным голосом ответил я, и задумался о том, какие слова здесь лучше всего подобрать. Но видимо, Ксюша это поняла по-своему, у неё хлынули слёзы из глаз, и она, развернувшись, выбежала из палаты. — Нет, Ксюша! Ты не правильно меня поняла!
Крикнул я ей вдогонку, и, встав с койки, заковылял за ней. Наверное, поток адреналина поддерживал во мне силы на погоню, но его надолго не хватило. Спускаясь с лестницы на первый этаж, ноги меня подвели, и я кубарем скатился по оставшимся ступенькам. В конце пролёта моя голова состыковалась с дверным косяком, от чего я снова потерял сознание.
Очнулся я от того, что кто-то прикладывал к моему лбу холодную тряпку. Открыв глаза, я не увидел ничего, кроме радужных разводов, которые своим мельтешением и хороводом начали вызывать у меня тошноту. Поскорее закрыв глаза, я глубоко вздохнул, и услышал Костин голос.
— Ну, приятель…. Ну, ты, блин даёшь! — даже с закрытыми глазами, я точно знал, что друг сейчас ехидно ухмыляется. — Когда ты стал исполином, я подумал, что меня ты больше ничем не удивишь, но сейчас….
— Давай уж, договаривай!
— А что тут говорить, сам сейчас поймёшь, — я почувствовал, как Костя взял мою левую руку за запястье, и поднёс её к моему лбу, положив на что-то горячее и пульсирующее. — Чуешь? Рог растёт, прям как у единорога!
— Отвали! Лучше скажи, ты видел Ксюшу?! — спросил я у него.
— Видел! Прибежала в дом, собрала свои вещи, и ничего не говоря умотала отсюда! Ты в курсе почему? А то мы с Таней просто в растерянности!
— Кажется да. Но это наша с ней проблема!
— Ваша, так ваша! — беззаботным голосом ответил друг, а потом его голос странно изменился. — Слушай, в тот вечер, когда этот сраный старец предложил тебе уйти…. Ты и в самом деле раздумывал над его предложением?
— Понимаешь… — я сделал новую попытку открыть глаза, и посмотреть на Костю, но кроме радужных разводов, и смутно видимого овала лица, опять ничего не увидел. — Видишь ли, моё неадекватное поведение в последние перед нападением вампиров дни, было обусловлено тем, что я съел сердце демона….
— Ничего себе! — в интонациях Костиного голоса ничего кроме восхищения не было. — Вот это да! Ну, ты… Гигант! Замочил демона, и нам ни слова не сказал! Штирлиц тоже! А как это?
